Элемент 68. Александр Дергунов

страну станками обеспечивали. А вот ворвались ироды, людей повыкидывали, станки разворовали.

      – Какие станки? Там же лаборатория была, – удивился Алексей.

      Теперь уже старушка решила, что бред у Алексея.

      – Какая лаборатория? Завод! А Сергей мой, Спиридонович, упокой Господи его душу, тридцать лет был директором.

      – Когда же это было?

      – Да уж и не припомню. Когда у нас президент менялся?

      – Давно уже не менялся. Точнее, менялся, но ненадолго.

      – Вот, милый, незадолго до этого и случилось. Сергея Спиридоновича моего прямо подкосило. А ведь молодцом всегда был, фронтовик, боевой офицер. Рядом с Трудовым Красным Знаменем всегда Боевое носил.

      – А что же тогда бороться не стал с чертями, если боевой офицер?

      Старушка опять посмотрела на Алексея строго и пожевала губами.

      – А вот не стал, мил человек. Сначала поверить не мог, что по фальшивым бумажкам можно государственный завод отобрать. А потом разобрался, в чем дело, газеты почитал и руки опустил. Вот, говорит, дражайшая моя Вера Андреевна, где грех мой вернулся. Кривой дорогой, да верной.

      – Какой грех-то, Вера Андреевна? – спросил Алексей.

      – А грех он, милый человек, у каждого свой. Есть у тебя тарелка? Давай супчик перелью, не выбрасывать же теперь. Кремация через три дня, тут, внизу, через корпус. Ты приходи попрощаться. Все же последний его попутчик. Сергей Спиридонович на смерть сотни людей проводил – там и война, и еще всякое. А ты, значит, проводил его. Уж доведи до конца. Не зря же все на свете, не зря, мил человек.

      На панихиду Алексей пошел. В спортивном костюме проскочил мимо медсестры на вахте, навалился на стеклянную дверь, и даже голова закружилась от свежего воздуха. У ритуального зала нашел Веру Андреевну.

      – Ты позволь, я на тебя обопрусь. Спасибо, Господи, последние силы ушли, значит, недолго тут одной мучиться.

      Вместе подошли к гробу, Алексей помог поаккуратнее разложить вдоль тела цветы: пришедшие на панихиду клали их в общую кучу и тут же отходили – стеснялись вялой убогости последних подношений. Крышку гроба закрыли, прощание закончилось. Провожающим подали целый автобус – не поскупился завод.

      – Хоть и черти, – пояснила Вера Андреевна, – а к покойникам у нас всегда с уважением.

      Алексей помог старушке подняться в автобус, потом ждал, пока вскарабкаются остальные. Проход перегородила инвалидная коляска, и Алексей оказался на поминках.

      Провожали в двухкомнатной квартире сталинской семиэтажки. Большие подъезды, высокие потолки, забитый люк мусоропровода прямо в квартире. На столе жесткая белая скатерть, а по ней сверху тонкая кружевная. Из угощений – блины, винегрет, много водки. Таких бутылок Алексей не видел уже лет двадцать. Сказал об этом хозяйке.

      – Это после майского указа по талонам запасали. Жидкая валюта была тогда самой твердой.

      Помянули упокоившегося блинком. Угостились винегретом – все ели ложками, подгоняя жирные рубиновые кубики куском черного хлеба. Пить было некому. Пришедшие помянуть