Золушка за тридцать. Ника Ёрш

ринулась к выходу, из последних сил сдерживая слезы. Только бы не зареветь перед ними!

      – Кир, мазь все-таки поищи. У тебя же там было что-то? – спокойно, как и прежде, произнес Макс мне вдогонку.

      – С пантенолом, – кивнула я. – Только не мазь. Пена была.

      – Вот. Найди и неси.

      – У меня нет проблем с ожогами! – снова рявкнул Соколов. – Это у тебя проблема с подбором персонала! Вон!

      И я выскочила за дверь.

      Часть 4

      “Это конец”, – прокомментировал случившееся ошалевший от быстроты сменяемых событий мозг.

      “Чтоб у него там все сморщилось”, – подленько добавила внутренняя гадина, обычно помалкивающая. Но сегодня-то день особый – она и проснулась от долгой спячки!

      Усевшись за свой стол, я вдруг поняла, что так и держу в руках спасенный контракт. Приглядевшись к нему сквозь пелену наступающих слез, прочла ниже: «образец».

      “Твою мать”, – вспомнил заветные слова мозг. И даже гадина солидарно кивнула. Надо же было так опростоволоситься?! Спасти образец контракта, облив горячим кофе генерального!

      Что ж, однажды… лет через десять, не раньше, я буду вспоминать это и смеяться. Наверное. Но это не точно. Потому что если вернусь на работу в больнице и в квартиру родителей, то смеяться мне расхочется навсегда.

      Вскочив на ноги, я заметалась по приемной.

      В голову лезли видения одно хуже другого. Как я лежу в родительской квартире, в своей детской, смотрю мыльные оперы, жирею, а на обоях висит пожелтевший от времени плакат Брюса Уиллиса… И тот смотрит на меня с укором и немного с жалостью. Нет уж! Нет!

      Я уже готова была вломиться в кабинет Минаева и каяться в чем угодно, при этом пытаясь утопить всех в слезах. Они поймут, что вот-вот утонут, и Соколов вынужден будет простить бедную меня. Хотя… Ведомо ли ему, что такое жалость?

      И вот в тот миг, когда собиралась опустить ручку и войти, сзади покашляли. Деликатно так, но надменно. Как умела только Мариночка.

      – Макс у себя? – спросила она, кривя полные губки в подобие улыбки.

      – Да, но…

      Договорить мне не дали:

      – Отойди, Кудряшова, – приказала дочка генерального, просто отодвинув меня плечом. – Тук! Тук!

      Она вошла, произнося последние слова на ходу. И замерла в метрах трех от порога, ошарашенно проговорив:

      – Папа?!

      Я почти уже ушла. Почти. Осторожно выглянув из-за своего укрытия, открыла рот от пикантности открывшегося зрелища. На стуле сидел Виктор Андреевич, между ног которого была зажата запечатанная бутылка с шампанским. Макс стоял рядом, сложив руки на груди и спокойно что-то втолковывая своему начальнику. Он замолчал при виде невесты, кашлянул и загородил будущего тестя. Сам же Соколов зарычал, вскочил и… весь затрясся, глядя на меня:

      – Уволена! – распорядился он, взмахивая бутылкой.

      Я отпрыгнула в сторону, закрыла дверь и как-то совсем обреченно пошла собирать вещи.

      С днем рождения тебя, Кира.

      Стоило подойти к столу, как зазвонил