Палитра его пороков. Анна Веммер

на корточки, чтобы оказаться на уровне девочки и строго говорит:

      – А теперь запомни и маме скажи: никогда нельзя ходить с незнакомыми дядями! Купит тебе дядя игрушку, уведет и будет больно, поняла?

      Она шмыгает носом. Ну вот, перестарался. Нет, таланта воспитывать детей у него точно нет. А внушительная фигура, коротко остриженные темные волосы и жесткий взгляд их всех пугают.

      Тут он вдруг слышит:

      – Эля! Элина!

      Голос ему знаком.

      – Что вы делаете?! – Кисточка подлетает такая разъяренная, что, кажется, готова его ударить.

      Лучше бы ей этого не делать.

      – Эля, я сколько раз тебе говорила не отходить от меня! Ты почему убегаешь? Я тебя накажу! И мороженого тебе сегодня не куплю.

      Уткнувшись в кролика, девочка начинает рыдать.

      – Это что такое? Кто тебе дал?

      – Успокойся, – говорит Сергей. – Это я ей купил.

      Но разъяренная мать куда страшнее изнасилованной девчонки. И пусть Кисточка этому дитю не мать, а он ее особо и не насиловал, все равно перевес не в его пользу.

      – Кто вам дал право говорить с моим ребенком?! Забирайте игрушку! Не впутывайте ее!

      А вот это он ненавидит. Бабских истерик не терпел и не планирует.

      – Я сказал: успокойся. Она играла на дороге, я сломал ее игрушку и купил замену. Будешь орать, тебя же в ментовку и увезут за то, что ребенка оставила.

      Ее глаза сверкают яростью. Так вот за кого ты готова убивать, Кисточка. Не за себя. Не за честь и не за гордость, а за ребенка, оставшегося на попечении. Ради него пойдешь против того, кого боишься.

      – Элина, больше никогда так не делай, поняла меня?

      И вот уже обнимает ее, а у самой глаза на мокром месте. Сорвалась, испугалась, теперь и себя жалко, и испуганного ребенка.

      – Что дяде сказать надо?

      – Спасибо, – вздыхает девочка.

      Элина, значит. Эля.

      – Больше так не делайте. Не покупайте ей ничего. И не говорите. Она просто ребенок и не должна ничего видеть.

      – Я сам решу, что мне делать. Про опеку я не шутил, если что.

      – Подонок.

      – Зато с баблом. Заказ забрать можно, Евгения Михайловна?

      Они возвращаются к ее столу, и Сергей получает на руки свой рисунок. Медлит, нарочито неспешно развязывает ленту.

      Черт. Это сильнее него. Сдерживать возбуждение просто нереально. Она не рисует, она дразнит. И каждый раз бунтует. Не может протестовать открыто, не хватает сил и характера, но каждый раз привносит в рисунок что-то, что так и кричит "Я не твоя! Я тебе не принадлежу!".

      – Я, вроде, заказывал черно-белый.

      – Я художник. Я так вижу.

      Он смеется.

      Зато грудь нарисовала. Одна рука закрывает сосок, а второй хорошо видно и так и тянет снова попробовать на вкус, заставить затвердеть.

      Ему даже платить ей нравится. Не взять не может, а брать деньги унизительно и тяжело. Колеблется. Смотрит на свою Элину, стискивает зубы и берет две купюры, убирает их в карман.

      Что-то изменилось, и не в лучшую сторону. Похоже, появилась нужда в деньгах.