Палитра его пороков. Анна Веммер

на столе.

      Жаль, что нельзя записать на камеру, как Кисточка краснеет. И как отводит глаза.

      – Я не могу.

      – Почему?

      – Вы знаете, почему!

      Руки нервно сжимают карандаш.

      – Возможно. Но вдруг наши версии отличаются?

      – Вы знаете, что я никогда этого не делала! И не смогу нарисовать то, в чем не разбираюсь.

      Вот черт. Она сейчас его убьет и даже не поймет, что случилось. Все еще невинная. Все еще понятия не имеет, что там, за чертой. И отчаянно этого стесняется, будто быть девственницей – это что-то позорное. Но на самом деле Сергею сейчас хочется взять ее прямо на этом хлипком столике и насрать, сколько народу на них смотрит. Стать у нее первым, наглядно продемонстрировать то, что он хочет на рисунке.

      – Я свободен во вторник. Или можем пойти в машину и попрактиковаться там.

      Она вспыхивает, но молчит, стискивает зубы. Смотрит на девочку, которая, к счастью, не думает убегать.

      Фантазии несутся безудержным потоком. И, словно каменная стена, в мыслях вдруг возникает поцелуй. На секунду представив, как он целует ее, раздвигает полные губы и языком ласкает девушку, ему становится дурно. Не от возбуждения, хотя оно становится совсем нетерпимым. А от злости.

      Какого хрена она лезет в его голову со своими поцелуями?

      Ни одну из своих шлюх он никогда не целовал. Поцелуй – это власть, только власть обоюдная. Недопустимая.

      – Ты что, порно не смотришь? – Он говорит это грубее, чем собирался.

      – Вам же не подойдет срисовка с порно. Вы хотите эксклюзив.

      Он поднимается, привычно бросает на стол несколько купюр аванса.

      – Для начала сделай эскиз, посмотрим, что у тебя получится.

      – Вы же сказали, что я могу отказаться.

      – Я передумал, – отрезает он. – Рисуй, Кисточка.

      Глава пятая

      Ненавижу похороны. В последний раз, когда были похороны родителей, моих и Эльки, я думала, вообще не встану, пролежала с температурой целую неделю. Похороны тети Маши проходят, к счастью, проще. Несколько подруг, таких же пожилых, Марина, грустная и несчастная, я и, собственно, все.

      Потом мы идем вместе забирать Элю из садика.

      – Ну вот. Теперь буду одна, в квартире.

      – Ну почему одна, Пашка поддержит. Зато сэкономите на съеме.

      Марина усмехается.

      – Пашка все. Разбежались. Сказал, что устал жить в нищете, да и вообще я изменилась. Он-то влюбился в музыкальную беззаботную девочку, а жить стал с задолбанной учительницей, стремительно ползущей к тридцатнику.

      – Ну и дебил, – от души комментирую.

      – Жень… – Марина мнется, будто хочет сказать что-то, но боится. – А давайте вместе жить, а? У нас, в трешке. А твою можно сдавать, ну или наоборот. Я буду с Элькой сидеть, на работу ее брать. Первое время хотя бы.

      – Давай, – легко соглашаюсь я.

      С Мариной будет проще. И действительно квартиру можно сдать.

      – И Эльку играть поучу. Она к нам когда приходит, за пианино садится и рассматривает. Боится на клавиши нажимать, но сидит и