Каждый выбирает по себе. Юрий Левитанский

осыпается  – поздний.

      Снег меня будит ночами.

                  Войны мне снятся ночами.

      Как я их скину со счета?

                  Две у меня за плечами.

      Были ранения ранние.

                  Было призвание раннее.

      Трудно давалось прозрение.

                  Поздно приходит признание.

      Я все нежней и осознанней

                  это люблю поколение.

      Жесткое это каление.

                  Светлое это горение.

      Сколько по свету кружили!

                  Вплоть до победы  – служили.

      После победы  – служили.

                  Лучших стихов не сложили.

      Вот и живу теперь  – поздний.

                  Лист раскрывается  – поздний.

      Свет разгорается – поздний.

                  Снег осыпается – поздний.

      Лист мой по ветру не вьется  –

                  крепкий, уже не сорвется.

      Свет мой спокойно струится  –

                  ветра уже не боится.

      Снег мой растет, нарастает  –

                  поздний, уже не растает.

      Кое-что о моей внешности

      Я был в юности – вылитый Лермонтов.

      Видно, так на него походил,

      что кричали мне – Лермонтов! Лермонтов!  –

      на дорогах, где я проходил.

      Я был в том же, что Лермонтов, чине.

      Я усы отрастил на войне.

      Вероятно, по этой причине

      было сходство заметно вдвойне.

      Долго гнался за мной этот возглас.

      Но, на некий взойдя перевал,

      перешел я из возраста в возраст,

      возраст лермонтовский миновал.

      Я старел,

                  я толстел,

                              и с годами

      начинали друзья находить,

      что я стал походить на Бальзака,

      на Флобера я стал походить.

      Хоть и льстила мне видимость эта,

      но в моих уже зрелых летах

      понимал я, что сущность предмета

      может с внешностью быть не в ладах.

      И тщеславья  – древнейшей религии  –

      я поклонником не был, увы.

      Так что близкое сходство с великими

      не вскружило моей головы.

      Но как горькая память о юности,

      о друзьях, о любви, о войне,

      все звучит это – Лермонтов! Лермонтов!  –

      где-то в самой моей глубине.

      Смерть

      Я давно знаю,

                  что, когда умирают люди

      и земля принимает

                      грешные их тела,

      ничего не меняется в мире  –

                              другие люди

      продолжают вершить

                  свои будничные дела.

      Они так же завтракают.

                  Ссорятся. Обнимаются.

      Идут за покупками.

                  Целуются на мостах.

      В бане моются.

                  На собраньях маются.

      Мир не рушится.

                  Все на своих местах.

      И