Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая. Рахман Агагусейн оглы Бадалов

ящиками у нас с женой, оказались стереотипы сознания (у неё одни, у меня другие), постоянные материальные невзгоды, неизбывное бремя рутинности быта, постоянный прессинг окружения, моя собственная инфантильность, прежде всего в интимных вопросах, и бог знает, что ещё.

      Но что-то живое в нас обоих смогло выстоять вопреки вставным ящикам. Хватило ума, а больше чувства, чтобы не ломать друг друга. Не дать нашим вставным ящикам столкнуться друг с другом, не дать им разрастаться в наших душах всё шире и шире, всё глубже и глубже.

      Хотя, «вставные ящики» до конца не исчезли и не могли бы исчезнуть.

      Давным-давно, ещё в прошлом веке, на одной из конференций в Баку, разговорился с И. С. Коном[108], на любимую им тему сексуального воспитания. Тогда подрастала дочь, и мы с женой, неожиданно признались друг другу, что не знаем, как быть с сексуальным воспитанием дочери.

      Рассказал «про это»[109] Игорю Семёновичу. Он улыбнулся и сказал, что наше признание, хорошая стратегия поведения. «Знание своего незнания» (почти по Сократу[110]), гарантия того, что мы не наломаем дров и окажемся тактичными в столь деликатной сфере. Совсем не мало…

      И во многом другом, чаще всего шли на ощупь, без лишних слов преодолевая собственное незнание. Порой меня порывало на длинные рассуждения, жена больше молчала, и мне до сих пор неведомо как отзывались в ней мои слова.

      Думаю, что именно жена была бы самым благодарным читателей настоящей книги. Без слов, без обсуждений. Просто в молчании.

      Нередко она называла меня теоретиком, иронизируя по поводу того, что я плохо понимаю то, что происходит рядом. Всё больше рассуждаю об отвлечённых материях.

      Сейчас часто вспоминаю эти слова, понимаю её проницательность, хочу надеяться, что в этих словах не было упрёка, что-то другое… не знаю какое слово подобрать.

      Постепенно мы нашли форму, отчасти комическую, наших взаимоотношений. Наподобие дружеского шаржа.

      Она иронически-снисходительную, «что с него возьмёшь, теоретик и есть теоретик», «много работает, а что толку», «зарабатывать не научился», «достать ничего не может, связей практически никаких» (советское время?!), хорошо хоть к семье привязан.

      Практически с первых дней я с лёгкостью переложил на её плечи все тяготы бытовой жизни, но ещё долго принимал позу «настоящего мужчины».

      …те же вставные ящики, с давно выветрившимся понятием «мужской чести»…

      Понимал, если я не «добытчик», то, следовательно, функции «добытчика» должен взвалить на свои плечи кто-то другой. Понимал, но ещё долго искал утешительные подпорки своей беспомощности. Но постепенно, не столько сбросил эту маску, просто маска эта скукожилась сама собой (надоело? стало стыдно?), сумел подсмеиваться над самим собой, иронически ссылался на то, что все мужчины региона, из которого я родом, такие вот несерьезные и легковесные[111]. Она принимала мои рассуждения всё с той же иронически-снисходительной улыбкой, «что с него возьмёшь».

      Теперь думаю, что подобное взаимное ироническое отношение,

108

Кон Игорь – советский и российский социолог, антрополог, философ, сексолог. Последние годы (уже в нашем тысячелетии) главным образом занимался исследованием сексуального поведения подростков, а также популяризацией сексологических знаний.

109

«Про это» – название поэмы В. Маяковского. В российском обиходе стало использоваться для обозначения темы интимных отношений человека.

110

Сократ – древнегреческий философ. См. прим. 64, к разд. 1.

111

Мне трудно формулировать эти вопросы, поэтому и переношу их из основного текста в примечание. Не случайно счёл нужным подчеркнуть, что бабушка и жена из разных регионов, – бабушка по материнской линии из Шуши, жена из Апшерона – и они по-разному повлияли на моё восприятие этих «культурных ландшафтов» (о «культурных ландшафтах» см. опус 12, разд. 6). И даже укрепили в убеждении, что «азербайджанская культура» понятие слишком монотонное и невнятное. И останется такой до тех пор, пока во имя ложных мифов об «общенациональном», мы будем продолжать выпрямлять свои региональные «культурные ландшафты». Оставляя теорию, приведу один любопытный факт, который перекликается с иронией жены в мой адрес, как представителя конкретного региона. В повести азербайджанского писателя Ибрагимбекова Р. «На 9-й Хребтовой», есть такой эпизод. У молодёжи, которая живёт на Хребтовой (по мировоззрению, городская окраина, пригород, буквально при городе), есть такая забава. Они отправляются в близлежащий населённый пункт (чуть больше 100 километров от Баку), чтобы во всеуслышание заявить, что нет там настоящих мужчин, и спокойно возвращаются назад, не получая должного отпора. Позже выясняется, что их бравада, до первого серьёзного испытания, что они сами не в состоянии оставаться настоящими «мужчинами», которыми себя объявляют. Но речь о другом. В первой редакции повести название этого населённого пункта, куда отправлялась молодёжь «Хребтовых», было названо прямо. Позже эти «не мужчины», которые позволяют издеваться над ними, были названы вымышленным именем «шалгамцы». Так вот, хотя я и родился в Баку, по отцовской линии, родом из этого самого «Шалгама», только истинного, не вымышленного, как он назван в первой редакции повести. А жена, несколько огрубляя, родом из Апшерона, в котором расположен город Баку и его пригороды. Можно сказать, что жена из региона, мужчины которого готовы посмеяться над «не мужчинами» из моего региона. Так или иначе, у жены был повод для иронии в мой адрес, как представителя данного региона, хотя мы оба не понимали, что по существу иронизируем по поводу «мужского» и «женского» в нашей семейной жизни. Не говоря уже о том, сколь важны ирония и лёгкое взаимное подшучивание в семейных – и не только в семейных – отношениях.