Покаяние пророков. Сергей Алексеев

человека, какого&нибудь профессионального артиста (слух был, строила такие планы), и заслала будто бы от Космача. И видно, не удался эксперимент, не ко двору пришелся чужак, коль Вавила здесь…

      Космач поставил розы обратно в лейку с водой, пристроил ее в изголовье Вавилы на стул, чтоб запах чувствовала, и вышел из горницы. На глаза попал свиток, последнее послание сонорецких старцев, которое искал несколько лет, и потому где&то в глубине сознания поблескивал маячок любопытства, однако и распечатывать не стал, унес и спрятал в тайник. Потом побродил немного по узкой кухне, чаю хотел попить, отвлечься, но от смешанных, распирающих чувств захотелось чего&нибудь крепкого. Накинув полушубок, двинул на улицу, в метель.

      Единственную улицу в Холомницах забило вровень с заборами, сунулся было вброд, но вернулся, нацепил лыжи. У Почтарей уже горел свет не только в избе, а и во дворе, значит, скотину обряжали. Старики эти жили в Холомницах особняком, сами никуда из хаты не вылазили и к себе не принимали, если только придет кто за молоком или горилкой, да и то за ворота вынесут. Все дачники считали их немного чокнутыми, а из&за нелюдимости подозревали, что связаны они с колдовством и нечистой силой. Особенно бабку Агриппину Давыдовну, которая, говорили, в лесу шалила: появится как черт из пня, напугает грибников или ягодников, и когда те убегут, корзины побросав, высыплет себе дары природы и была такова. В общем, плели о них всякую всячину. Работая в скитах, Космач и не таких чудес и россказней наслушался, так что относился ко всему иронически, хотя по поводу необычности поведения и психического состояния Почтарей общее мнение разделял.

      Он переступил ограду и вкатился по сугробу чуть ли не в сарай.

      – Здоровеньки булы, соседи!

      Агриппина Давыдовна корову доила, чуть подойник не опрокинула.

      – Мыколаич? Та шоб ты сказився! Сердце у пятках!

      Дед Лука метал навоз сквозь окошко на улицу и даже не оглянулся. Его стоическому спокойствию в любых ситуациях можно было позавидовать.

      – Прости, тетка Агриппина! А не продашь ли горилки?

      – Та на шо тебе? Ты же ж не пьешь?

      – Да вот что&то захотелось с утра пораньше!

      Относительно спиртного старуха держала деда в черном теле.

      Достала ключ, подала мужу.

      – Видчини ларек, принеси горилки. Да сам не смий! Усе сосчитано.

      Почтарь принес бутылку самогонки, запечатанной как на заводе, но без этикетки, от денег отказался.

      – Як ведьмак скончается, коня твоего возьму, за сином…

      – А что, ведьмак умирает?

      – Дывись, як витер дуе? Чортова душа метелится…

      – Где же этот ведьмак?

      – Да с того края хата. – Дед махнул рукой в конец деревни – не хотел даже по прозвищу называть Кондрата Ивановича: они то конфликтовали по неведомой причине, то мирились – не разлей вода.

      – Он что, умирает?

      – Свит усю ночь горит. Пишов побачить – лежит як мертвец…

      Космач не дослушал и от Почтарей побежал напрямую, огородами, к усадьбе Коменданта – кто его знает? Может, не зря