Великая русская революция, 1905–1921. Марк Стейнберг

более сложным и многозначным, чем традиционное изложение тех событий в виде ряда конкретных политических кризисов и эпизодов борьбы за власть между различными организованными группами, завершившейся взятием власти большевиками. Эти журналисты воспринимали кризисы не столько как последовательность исторических событий, сколько как опыт углубления анархии, недоверия, гнева и беспокойства. В большей степени, чем обычно позволяют себе историки, при всем нашем внимании к причинам и следствиям журналисты, фиксировавшие историю по мере ее совершения, и особенно авторы, не работавшие на главные партийные издания, осознавали ключевую роль замешательства и неуверенности в истории и в историческом опыте.

      Как с презрением отмечал Максим Горький в своей регулярной колонке в газете «Новая жизнь», крупные газеты в конце весны только и делали, что кричали: «Анархия, анархия!»[151]. Он сетовал на то, что в особенной степени «ревут и скрежещут зубами» о грядущей «разрухе России», проливая на русский народ «потоки чернильного гнева» и «трусливой злости», либеральные издания. Горький предупреждал, что эти слова очень вредны: ежедневная доза газетного паникерства и обвинений вселяет в «души читателей» темные и «позорные» чувства – злость, презрение, цинизм, лицемерие и страх[152]. Массовые «бульварные газеты» – такие как московская «Ежедневная газета-копейка» и наследовавшая ей «Газета для всех», – рассчитанные, главным образом, на городских обывателей, тоже выражали тревогу по поводу растущей анархии и надвигающейся катастрофы. Уже в первые дни после свержения монархии эссеисты начали предупреждать о том, что «возрождению» страны к «новой», свободной жизни угрожает «разногласие» между различными интересами и точками зрения[153]. 10 марта регулярный колумнист «Ежедневной газеты-копейки» П.Борчевский (в главе 1 мы уже встречались с его осторожным оптимизмом в январе 1917 г.) призывал читателей осознать необходимость и пользу терпения и самообладания даже в отношении понятного желания, чтобы война поскорее кончилась: «Граждане! Подождем! Возьмем себя в руки… Не будем сеять анархии после того, как сделано столько великого… сдержим свои искренние порывы, не допустим анархии и разложения»[154]. После первого большого политического кризиса в апреле, который вывел на улицы огромные людские толпы, подобные предупреждения стали более частыми и настойчивыми: многие журналисты писали, что революции и России угрожают беспорядок (особенно чувство позорного беспорядка, выражаемое русским словом «безобразие»), хаос, анархия, крах и катастрофа, порождающие смуту, неуверенность и кризис. Эти термины получили повсеместное распространение к концу весны. Лейтмотивом статей, предупреждающих об опасности недисциплинированности, безответственности, взаимной враждебности и даже чрезмерной «болтовни» и взывающих к национальному единству, зрелости, самодисциплине и «трезвому» труду ради

151

М. Горький. Несвоевременные мысли // Новая жизнь. 18(31).05.1917. С. 1.

152

Новая жизнь. 18.05.1917. С. 1; 9.06.1917. С. 1.

153

Ежедневная газета-копейка. 6.03.1917. С. 1.

154

П.Борчевский. Надо ли воевать?//Ежедневная газета-копейка. 10.03.1917. С. 1.