Великая русская революция, 1905–1921. Марк Стейнберг

рабочие и солдаты желали, чтобы партия возглавила их. К тому же нет сомнений в том, что свержение Временного правительства входило в большевистскую повестку дня. Вопрос был – когда?

      Вопреки стереотипному представлению о провинциальной отсталости Временное правительство, а также лозунг классового единства лишались поддержки в провинции еще быстрее, чем в Петрограде и Москве. Например, в Саратове, как документально показал Дональд Рэли, местная либеральная газета в июне сообщала, что «не только в городе, но и по всей губернии власть фактически перешла к [местному] совету рабочих и солдатских депутатов». Раскол между умеренными и радикальными социалистами тоже происходил там еще быстрее, чем в центре: в мае большевики вышли из саратовского совета, протестуя против сотрудничества с либеральной буржуазией. Аналогичным образом местные рабочие, крестьяне и солдаты быстрее проникались нетерпимостью к компромиссам и начинали выступать за немедленное и непосредственное решение их проблем, что означало поворот к большевикам[140]. Как показала Сара Бэдкок, в других губернских городах, включая Казань и Нижний Новгород, и в окружающей деревне сущность местной «политики» в глазах большинства заключалась не в партийной принадлежности и не в участии в выборах, а в непосредственной борьбе за удовлетворение их экономических и социальных потребностей. Недоверие ко всяким элитам, возможно, ощущалось среди провинциального простонародья еще острее, чем в столичных городах[141]. Даже многие казаки из Донской области, обычно считающиеся самыми решительными сторонниками сильного дисциплинированного государства, отдавали предпочтение местной власти перед центральной[142].

      Подобное местничество и фрагментация власти диктовали облик революции едва ли не в большей степени, чем политические решения и борьба за государственную власть в Петрограде. Правительство быстро теряло авторитет, который подрывался растущей силой местных советов, комитетов, союзов и прочих институтов.

      Еще более стремительно по всей России шла фрагментация социальной власти, стимулировавшаяся углублением экономического кризиса, делавшего прямые действия единственным возможным решением, а также активным недоверием к «буржуазии» и связанными с ней политическими элитами. Солдаты игнорировали приказы офицеров и были готовы подчиняться лишь выборным солдатским комитетам. Крестьяне перестали дожидаться земельной реформы, так как почти ничто не мешало им захватывать землю и изгонять помещиков. Рабочие предпринимали непосредственные шаги к установлению контроля над условиями труда: на многих заводах и фабриках усиливался «рабочий контроль» – идея, в большей мере зародившаяся и разработанная на практике, нежели выросшая из теоретических построений, – по мере того как фабрично-заводские комитеты начали не только контролировать решения, принятые руководством, но и принимать собственные важные управленческие

140

Donald Raleigh, Experiencing Russia’s Civil War: Politics, Society, and Revolutionary Culture in Saratov, 1917–1922 (Princeton, 2002), 28–34.

141

Badcock, Politics and the People.

142

Peter Holquist, Making War, Forging Revolution: Russia’s Continuum of Crisis, 1914–1921 (Cambridge, MA, 2002), chs. 2–3.