Империя хлопка. Всемирная история. Свен Беккерт

никогда не ходил в школу – чем был очень похож на Аркрайта, который родился в бедной семье и был младшим из семерых детей. Он научился читать у своих дядей и затем занимался самообразованием. Кромптон вырос в крайней нужде: после того как его отец умер молодым, он, вероятно, уже в пять лет начал прясть хлопок, тогда как его мать старалась свести концы с концами, занимаясь прядением и ткачеством. Все четверо были изобретателями-самоучками, людьми, которые жили и дышали вместе со своими машинами и стремились решать практические задачи с помощью простых инструментов и идей, возникавших в их каждодневном труде по улучшению производства[144].

      Но у себя на родине они были далеко не героями. Их новаторство порой даже навлекало на них гнев соседей, дрожавших от страха потерять работу. Кей и Харгривз в итоге оставили свои дома, где были сделаны их изобретения, боясь расправы разъяренной толпы. Богатства их изобретения им тоже не принесли; потерпев неудачу в попытках оформить патенты, они жили весьма скромно. Когда Харгривз умер в 1778 году в Ноттингеме, у него было немногим больше, чем премия от Общества поощрения искусств и мануфактур, а его дети были нищими. Лишь Аркрайт извлек выгоду из своего изобретения, основав многочисленные хлопковые фабрики в разных районах Англии. Тем не менее освоение новых технологий приносило прибыль все большему числу британских производителей, а британское государство ценило эти изобретения настолько, что рассматривало их вывоз из страны как уголовное преступление в течение почти полувека после 1786 года. Отныне технический прогресс уже не прекращался: прибыль извлекалась из новых способов повышения производительности человеческого труда. Фактически это стало определяющей чертой промышленного капитализма.

      Эти новые машины, «макроизобретения», прославленные историками Джоэлом Мокиром, Патриком О’Брайеном и многими другими, не только ускорили рост человеческой производительности, но изменили саму природу производственного процесса: они начали регулировать темп человеческого труда[145]. Производство, будучи зависимым от центральных источников энергии и нуждаясь в больших пространствах, переместилось из частных домов на фабрики. Вместе с машинами в этих центрах собирались и рабочие в невиданном доселе количестве. Если раньше торговцы ходили по деревням в поисках рабочей силы, то теперь работники добивались работы у мануфактурщиков.

      В результате механизации хлопкопрядения возникло по-настоящему новое предприятие: хлопковая фабрика. Хотя фабрики очень сильно различались по размеру, у них было одно общее свойство: неподалеку находился источник проточной воды. Чтобы обуздать его энергию, или строилась дамба, или на участке с крутым уклоном отводился узкий пролив, в котором находилось водяное колесо. Это колесо приводили в движение проходящие сквозь фабрику по всей ее длине валы с надевавшимися на них съемными ремнями, приводившими в движение различные станки. В отличие от ее предшественников, главной функцией хлопковой

144

Hobsbawm, The Age of Revolution, 46; Хобсбаум, Век революций, 74; Allen, The British Industrial Revolution, 191; Аллен, Британская промышленная революция, 278; Dobb, Studies in the Development of Capitalism, 269; Salvin Brothers of Castle Eden Co, Durham, to McConnel & Kennedy, Castle Eden, July 22, 1795, Letters, 1795, record group MCK, box 2/1/1, in McConnel & Kennedy Papers, Rylands Library, Manchester.

145

Patrick O’Brien, “The Geopolitics of a Global Industry: Eurasian Divergence and the Mechanization of Cotton Textile Production in England,” in Giorgio Riello and Prasannan Parthasarathi, eds., The Spinning World: A Global History of Cotton Textiles, 1200–1850 (New York: Oxford University Press, 2009), 360. См. также: Dobb, Studies in the Development of Capitalism, 258.