Я, красавица и чудовище. Иван Александрович Гобзев

танцевать. Как умею, широко и просто. Рука туда, нога сюда, присядка, прыжок. Они все расступились, Даша даже обратно на стул свой села. Тут я во время очередного захода ногой ударил снизу по столешнице, стол подскочил вместе со всех содержимым. Бутылки, бокалы, ноутбук, пепельница – всё полетело на пол. Даша вся в вине, Дэн с Катей ржут.

      – Я же говорил, – радуется Дэн.

      *

      Они уехали утром. Голова была тяжелая.

      Дэн сидел за столом, допивая остатки коньяка. Он был не злой, значит, ночью всё прошло хорошо. Ну что же, и слава богу, а то я не люблю, когда Дэн злой с утра.

      – Горе, доброе утро! – он заметил, что я проснулся. – Садись со мной, выпьем.

      – Дэн, ты же знаешь, я против всего этого… А с утра начинать пить – ну вообще, свинство просто. Как дела потом делать? Как зарядку? Как трудиться во благо? Как молиться? Как вообще радоваться новому дню?

      – Блин, не начинай, у меня голова сразу разболелась. Просто составь компанию, мне грустно.

      Что ж, это другое дело, раз брату грустно, надо помочь. Хотя лучше я бы его в церковь отвёз на исповедь. Так не поедет же.

      Я сел напротив. В окно лился нежный розовый свет. Он рисовал дрожащие пятна на столе, на бутылке, на брате. У Дэна очень яркие зелёные глаза, когда в них светит солнце. Он налил нам по рюмке.

      – Давай, за вечную любовь!

      Я кивнул. За любовь – хорошее дело. Мы выпили. Меня передёрнуло, но спустя несколько секунд по телу начало разливаться приятное тепло. Розовый свет стал как будто ярче, цветовые пятна резче. Как это странно, подумал я, сидим тут опухшие с утра, пьём коньяк, а мир снаружи прекрасен, и как будто замер, и время неподвижно…

      – Вообще, должен согласится со знатоками, – сказал Дэн, закуривая, – пьянка на второй день с утра намного занимательнее, чем в первый.

      Я уклончиво кивнул. Да, не поспоришь, определённая прелесть есть, но всё равно, это греховно. Как раз своей прелестью и греховно – так Сатана расставляет свои сети. И я сказал:

      – Наливай!

      Он налил.

      – За что пьём? – спросил я.

      – Не знаю. Какие варианты?

      Вариантов у меня не было. Поэтому я сказал:

      – Давай опять за любовь.

      – За любовь можно пить бесконечно, – согласился он. Я немного заволновался – не значат ли его слова, что мы сегодня опять будем пить весь день?

      Мы выпили.

      – А давай-ка послушаем «Вечную любовь» Азнавура, – вдруг предложил он. – С Мирей Матьё?

      Я смутно помнил, что это такое, но не слышал уже много лет. Он нашёл нужный трек. Началась музыка, потом запела женщина, спустя ещё какое-то время мужчина. Мне понравилось – очень красиво и проникновенно они пели. Сейчас, конечно, совсем другой вокал. Не то что стало хуже, но как-то по-другому совсем поют.

      – Давай ещё разок, – сказал я. – Только по-французски непонятно. О чём они?

      – О любви, – ответил Дэн.

      Это я и сам понимал, но не стал допытываться.

      Мы послушали ещё раз, а потом ещё и ещё, и в конце концов оба расплакались.