Я, красавица и чудовище. Иван Александрович Гобзев

он не дружил. Теперь он ей рассказывал про своих девушек, а она внимательно и участливо слушала, задавала вопросы, сопереживала. Другие девушки долго его рассказы терпеть не могли. Одна как-то даже написала ему: «Если ещё хоть слово услышу про твоих бывших, убью».

      – Понимаешь, Горислав, – сказал он мне как-то, – это как психоанализ. Мне нужно кому-то всё рассказать.

      – Ну расскажи мне!

      – Тебе не интересно…

      Лида была весёлая, общительная, с удивительной широкой и открытой улыбкой. Однажды я решил сделать ей комплимент, когда мы все вместе сидели на даче.

      – Мне очень нравится твоя улыбка, – сказал я. – Она как у моего детского друга Вити Кривоносенко.

      И добавил, вспомнив:

      – Кстати, сейчас он в тюрьме.

      Она перестала улыбаться и внимательно посмотрела на меня.

      – Горислав, – вмешался брат, – это самый идиотский комплимент, что я слышал.

      И повернулся к ней:

      – Не обращай внимания, он дурак немного.

      *

      – Знаешь, Дэн, – сказала Лида, – я думаю всё дело в том, что ты боишься женщин.

      Я вскочил со стула и закричал в волнении:

      – Точно! И я то же самое думаю!

      Они не обратили на меня никакого внимания.

      – Нуууу, – протянул брат, помахивая сигаретой, – не то, чтобы женщин. Скорее, я боюсь влюблённости и привязанности…

      – Почему? Это же так классно! – удивилась она и отпила из бутылки.

      Я отметил про себя, как грациозно и красиво она сделала это. Вообще, конечно, девушке пить из бутылки не подобает. Но у неё выходило так ловко, так изящно, как будто она танцует танго.

      – Эх, был один случай… – сказал брат.

      Я сразу понял, что сейчас будет история про баб. Если уж Дэн говорит «был один случай», то всё понятно. Видимо, Лида тоже поняла это. Она откинула голову и сказала с очаровательным звонким смехом:

      – Валяй.

      – Была одна девушка, – начал Дэн.

      Тут мне опять показалось, что у меня дежавю. Кажется, эту фразу я слышал уже тысячу раз. Но ладно.

      – С очень непростым характером, – продолжил он. – Ни о чем нельзя было с ней договориться по-хорошему. Два года она терзала меня, мучила, ломала, гнула, изводила как хотела. И я ничего не мог сделать. Она как будто была отлита из стали. Я с ней превратился в полную тряпку. Кстати, у неё родители донские казаки, может, в этом всё дело?

      Мы засмеялись.

      – Я долго сопротивлялся, но она сломила меня. Помню, как я вернулся домой после очередной ссоры (а ссорились мы каждый день), сел за стол и заплакал. Слёзы полились сквозь пальцы, прямо капали и капали на стол. Это я от осознания своей беспомощности плакал. Я в тот момент понял, что всё же влюбился, отчаянно и страстно… Так вот, больше не хочу.

      Он замолчал.

      Мы решили, что конец истории, и Лида погладила его по руке.

      – Бедный! – сказала она и улыбнулась, как Витя Кривоносенко.

      – Не знаю, как я пережил эти два года! – Дэн вдруг ударил кулаком по столу, так что всё на нём подскочило. – Чёртова сука!!!

      – Но ты же наверно и сам вёл себя, как сука? –