Мои глаза открыты. Станция «Сибирская». Данила Решетников

я из себя.

      Она не обратила на эти слова никакого внимания, продолжая зачитывать тему диктанта. Я огляделась. Все склонили головы к тонким тетрадям, взяли ручки и с невозмутимым видом записывали за нею. «Им пофиг, Лиза», – вносило ясность мое сознание. «Абсолютно пофиг».

      Я встала в холодном молчании. Мои движения выглядели так, будто я больна смертельным заболеванием. Как рыба, начинающая гнить с головы, но без бабла на лекарство от этого, а народных способов исцеления, однозначно, не знающая.

      – Счастливого пути, Лаврова, – кричала в спину моя ненавистница, когда я была уже у самой двери.

      Сидящий за первой партой третьего ряда, Дима тут же вцепился в мою руку.

      – Лиза, с тобой все в порядке? – насторожился он. – Может тебе помочь?

      По классу покатились злые насмешки.

      – Ага, помоги. Спаси ее от одиночества! – вновь прозвучал гадский крик.

      Я будто на мгновение задремала. Видно ничего не было. Голоса, казалось, звучали столь отдаленно, что я едва могла различить громкий от тихого, женский от мужского, а искренний от фальшивого. Мою дремоту нарушил все тот же Дима, одернув за руку. Глаза были на мокром месте. Я взглянула на него через эту ширму. Все расплывалось.

      – Нет, Дим, спасибо. Все хорошо, – проникновенно улыбнувшись ему, ответила я, после чего вышла и аккуратно прикрыла за собою дверь кабинета.

      * * *

      Выбежав из школы и собрав на ботинки всю грязь, которую часом ранее так скрупулезно и бережно избегала, я доковыляла до остановки и решила, что на этот раз общественный транспорт пусть мчит меня с пересадками.

      За его окнами было все так же мрачно, поэтому я старалась в них не смотреть. Тут еще батарейка на телефоне как назло села, да и время обмануть, как оказалось, не так уж и просто. Я угодила во все возможные неприятности. То попала в пробку, абсолютно недвижимую из-за аварии; потом был переезд, потом еще что-то было. В общем, так здорово и весело я давненько не проводила время. Ну а кульминацией дня стала подмена – я, смывая собственные мысли в старый желтеющий унитаз, села не в свой автобус и в ожидании другого, на остановке без крыши, попала под проливной дождь. Ненавижу осень.

      Часа через три вся мокрая и несчастная, словно пухленькая кондукторша, стремившаяся облапошить своего пассажира, но внезапно пойманная на этом, я стояла посреди комнаты с диваном, телевизором, столиком из стекла и окном. Серым пустым окном. Влажную одежду я сбросила на пол, а сама, натянув пижамные шорты, уселась в мягкое кресло. Дома по-прежнему не было ни души.

      Тоска, печаль и депрессия подобрались уже к самому кончику носа, поэтому мне приходилось запрокидывать назад голову, чтобы не захлебнуться в их отстоявшемся водоеме. Я кинулась к стенке. Шифоньер у бабушки новый, а вот библиотека, отродясь не менялась. Большинство книг были покрыты таким слоем пыли, что невольно создавалось впечатление, будто их накрыли ковриком из песка. Вытянув одну из таких с верхней полки, я только с помощью трех дуновений избавилась от соринок и повернула к себе обложкой.