Русский исторический анекдот: от Петра I до Александра III. Сборник

в совершенном бездействии. Однажды, когда был он в таком состоянии, накопилось множество бумаг, требовавших немедленного разрешения; но никто не смел к нему войти С докладом. Молодой чиновник по имени Петушков, подслушав толки, вызвался представить нужные бумаги князю для подписи. Ему поручили их с охотою и с нетерпением ожидали, что из этого будет. Петушков с бумагами вошел прямо в кабинет. Потемкин сидел в халате, босой, нечесаный, грызя ногти в задумчивости. Петушков смело объяснил ему, в чем дело, и положил перед ним бумаги. Потемкин молча взял перо и подписал их одну за другою. Петушков поклонился и вышел в переднюю с торжествующим лицом: «Подписал!..» Все к нему кинулись, глядят: все бумаги в самом деле подписаны. Петушкова поздравляют: «Молодец! нечего сказать». Но кто-то всматривается в подпись – и что же? на всех бумагах вместо: князь Потемкин – подписано: Петушков, Петушков, Петушков… [96, с. 170–171.]

      Л. А. Нарышкин

      Однажды императрица Екатерина, во время вечерней эрмитажной беседы, с удовольствием стала рассказывать о том беспристрастии, которое заметила она в чиновниках столичного управления, и что, кажется, изданием «Городового положения» и «Устава благочиния» она достигла уже того, что знатные с простолюдинами совершенно уравнены в обязанностях своих перед городским начальством.

      – Ну, вряд ли, матушка, это так, – отвечал Нарышкин.

      – Я же говорю тебе, Лев Александрию, что так, – возразила императрица, – и если б люди и даже ты сам сделали какую несправедливость иди ослушание полиции, то и тебе спуску не будет.

      – А вот завтра увидим, матушка, – сказал Нарышкин, – я завтра же вечером тебе донесу.

      И в самом деле на другой день, чем свет, надевает он богатый кафтан со всеми орденами, а сверху накидывает старый, изношенный сюртучишко одного из своих истопников и, нахлобучив дырявую шляпенку, отправляется пешком на площадь, на которой в то время под навесами продавали всякую живность.

      – Господин честной купец, – обратился он к первому попавшемуся курятнику, – а по чему продавать цыплят изволишь?

      – Живых – по рублю, а битых – по полтине пару, – грубо отвечал торгаш, с пренебрежением осматривая бедно одетого Нарышкина.

      – Ну так, голубчик, убей же мне парочки две живых-то.

      Курятник тотчас же принялся за дело: цыплят перерезал, ощипал, завернул в бумагу и завернул в кулек, а Нарышкин между тем отсчитал ему рубль медными деньгами.

      – А разве, барин, с тебя рубль следует? Надобно два.

      – А за что ж, голубчик?

      – Как за что? За две пары живых цыплят. Ведь я говорил тебе: живые по рублю.

      – Хорошо, душенька, но ведь я беру неживых, так за что ж изводишь требовать с меня липшее?

      – Да ведь они были живые.

      – Да и те, которых продаешь ты по полтине за пару, были также живые, ну я и плачу тебе по твоей же цене за битых.

      – Ах ты, калатырник! – взбесившись, завопил торгаш. – Ах ты, шишмонник этакой! Давай по рублю, не то вот господин полицейский разберет нас!

      – А что у вас за шум? – спросил тут же расхаживающий, для порядка, полицейский,

      – Вот, Ваше Благородие, извольте