Наша фабрика. Андрей Дудко

к моему, Скорины-двадцать. Первый подъезд, третий этаж направо.

      – Он дома сейчас?

      – Должен быть, недавно вернулся с вахты.

      – Спасибо, Николян.

      С живостью двигаясь, Федоров вышел из рынка, рухнул в машину, завелся и поехал в направлении новостроек.

      – Что вы делаете, когда больны? – спросил кого-то диктор.

      – Целый день смотрю сериалы.

      Диктор хихикнул, как заигравшийся козлик.

      – Я имел в виду, – как вы лечитесь?

      – Запрятываюсь в кровать и пью много жидкостей.

      – Витамины надо есть, – посоветовал Федоров.

      – И витамины ем, – сказал гость. – В морковке, в болгарском перце, – во всем есть много витаминов.

      – А лекарства?

      – Лекарств не ем никогда. Вся врачевщина – обман. Заработок химических компаний.

      – Правильно, – похвалил Федоров. – Нормальный человек. Мы с тобой похожи.

      – Может, просто вы серьезно не болели? – продолжал диктор.

      – Любые болезни лечатся несложно. Надо только знать методы.

      – Моя бабушка тоже так думала, и сожгла себе спину хреном.

      – Радикулит лечила?

      – Да.

      – Лечила хреном потому, что самый простой метод. И вместе с тем самый небезопасный. Радикулит надо лечить ядом.

      – Ядом? Каким?

      – Змеиным. Пчелиным. Любым хорошим ядом.

      – Пить внутрь? – рассмеялся диктор.

      – Мазать, – серьезно ответил гость. – Пить внутрь бессмысленно.

      – Ха-ха! – продолжал глупить диктор.

      – Фермент, – сказал Федоров.

      – Все дело в ферменте нашего желудка, – объяснил гость. – Яд распадается и теряет полезные свойства.

      – Я не знал, – сказал диктор.

      – Тем более, что можно умереть.

      – Надень медаль, – сказал Федоров.

      – Вот про это слышал, – гордо сказал диктор.

      – Наденьте ему медаль, – попросил Федоров.

      Послышалось копошение. По звуку Федоров понял, что на людях в студии противные шерстяные брюки, и переключил. Диктор успел лишь бякнуть начало следующей фразы.

      Федоров терпеть не мог разных умников, потому что сам был далеко не глуп. У него имелась прекрасная, взвешенная точка зрения на многие вопросы, и когда он видел, что люди еще не успели ее осознать, он терял терпение.

      Приблизился дом Николяна, и развернулся всеми четырьмя сторонами, и не оказалось ни одного дома, приставленного к нему углом.

      – Не понял, – сказал Федоров и медленно, въедаясь взглядом, объехал еще раз.

      На доме краснела цифра 25.

      – А где Скорины-двадцать? – смотрел на номер Федоров.

      Куда-то проникла ошибка.

      – Николян же, вроде, здесь живет, – сказал Федоров и засомневался.

      Твердо ли он знал, где живет Николян?

      Раньше казалось, что твердо. А теперь?

      Может, Николян имел в виду не совсем углом приставленный дом, а только намекающий об этом? Может, приставленный, но не вплотную?

      Федоров объехал все ближайшие дома, но тщетно – сторона была нечетная.

      Вместо четной стороны росло болотце.

      – И что это значит? –