Лабиринт призраков. Карлос Руис Сафон

фонарей и отголосками прошлого, подернутыми сепией. Это облако расползалось по сплетению улочек, как заклятие или предостережение, – кому как понравится.

      Фермин углубился в дебри квартала, где не утихал гвалт и тянуло смрадными запахами от разнообразных продуктов жизнедеятельности босяков, населявших эти переулки, столь же темные, искривленные и запутанные, как фантазии епископа. Наконец он вынырнул вблизи статуи Колумба, которую чайки злостно разукрасили белым пометом, отдавая сомнительную дань средиземноморской диете. Фермин юркнул на бульвар, взяв курс на Французский вокзал, избегая смотреть назад, где на вершине горы виднелся зловещий силуэт крепости Монтжуик, как коршун, терпеливо подстерегавший свою добычу.

      В окрестностях порта американские моряки слонялись в поисках развлечений и подходящего случая для культурного обмена с дамами легкого поведения, испытывая непреодолимое желание обучить их базовой лексике и кое-каким фокусам на радость всему побережью. Фермин вспомнил Росиито, свою отраду и утешение в бурные ночи юности. В шикарной груди куртизанки билось доброе сердце, и она нередко скрашивала ему одиночество. Год назад Росиито, поддавшись уговорам жениха, преуспевающего коммерсанта Реуса, отказалась от трудовой деятельности и отправилась в морской круиз как достопочтенная сеньора, кем она, в сущности, оставалась. Вероятно, почувствовала, что жизнь в кои-то веки улыбнулась ей.

      Размышляя о Росиито и о том, что великодушные люди как редкий вид фауны находятся на грани вымирания, Фермин дошел до Французского вокзала. Заметив, что слепой Диего собрался сворачиваться, он припустился к нему бегом.

      – Господи, Фермин, я думал, в такое время суток ты не даешь скучать своей супруге! – воскликнул Диего. – Опустошил запасы «Сугуса»?

      – До нуля.

      – Есть лимонный, ананасовый и земляничный.

      – Пусть будет лимонный. Пять пакетиков.

      – И один – в подарок от фирмы.

      Фермин заплатил за покупку, не забыв о чаевых. Диего не считая ссыпал монеты в кожаную сумку, которую носил на поясе по примеру кондукторов трамваев. Фермина поражало, как Диего понимал, надули его или нет. Он никогда не ошибался. Диего родился слепым и под несчастливой звездой, как какой-нибудь курсант-пехотинец. Жил одиноко в комнате без окон в пансионе на улице Принцессы. Его лучшим другом был транзисторный приемник: слепец слушал трансляции футбольных матчей и новости, немало его веселившие.

      – Пришел поглядеть на поезда?

      – Куда денешься от старых привычек, – произнес Фермин.

      Он посмотрел вслед слепому Диего, спешившему в свой пансион, где его не ждали даже клопы, и подумал о Бернарде, сладко спавшей в теплой постели и благоухавшей розовой водой. Фермин засобирался домой, но не устоял перед искушением войти внутрь огромного станционного крейсера, храма во славу пара и железа, куда он ступил в далеком 1941 году, вернувшись в Барселону. Фермин был уверен: судьба,