История моей грешной жизни. Джованни Джакомо Казанова

этом не могли, ибо не были знакомы с оригиналами.

      – Не напишете ли, сударь, портрет моей дочери, не видя ее? – спрашивает Сильвия.

      – Конечно, сударыня, если только вы уверены, что сумеете описать мне ее лицо.

      Тут мы перемигнулись, и немедля рассказано было все, что только позволяли приличия. Звали живописца Сансон; он угостил нас добрым обедом, а разумная племянница его понравилась мне беспредельно. Я был в добром расположении духа, непрестанно ее смешил и сумел расположить к себе. Живописец сказал нам, что более всего любит не обед, но ужин и почтет за счастье видеть нас за ужином всякий раз, как мы решим оказать ему эту честь. Он показал более полусотни писем из Бордо, Тулузы, Лиона, Руана, Марселя: в них получил он заказ на портреты с описанием тех лиц, что желали видеть изображенными; три-четыре из них я прочел с неизъяснимым удовольствием. Платили ему вперед.

      Двумя или тремя днями позже встретил я на ярмарке его хорошенькую племянницу, каковая упрекнула меня, что я не появляюсь у дяди за ужином. Племянница была весьма привлекательна, и, польщенный упреком, я назавтра отправился туда, а через неделю уже не мог отказаться от этих визитов. Я влюбился в племянницу, а она была неглупа и, не любя меня, желала только посмеяться и не давала мне никакой награды. Однако же я не терял надежды и понимал, что лечу в пропасть.

      Однажды пил я в одиночестве у себя в комнате кофе и думал о ней, как вдруг является ко мне с визитом молодой человек. Я его не узнал, и он объяснил, что имел честь ужинать со мною у живописца Сансона.

      – Да, да, сударь, простите, что не узнал вас сразу.

      – Немудрено: за столом вы глядели лишь на мадмуазель Сансон.

      – Возможно: согласитесь, она очаровательна.

      – Охотно соглашусь – к несчастью своему, я слишком хорошо это знаю.

      – Следственно, вы в нее влюблены.

      – Увы, да.

      – Так заставьте себя полюбить.

      – Именно это я и пытаюсь сделать во весь прошедший год, и у меня появилась было надежда, как тут явились вы и отняли ее.

      – Кто, сударь? Я?

      – Вы самый.

      – Весьма сожалею; однако ж не понимаю, чем могу вам помочь.

      – Но это совсем не трудно; если позволите, я подскажу, как могли бы вы поступить, когда б пожелали оказать мне великое одолжение.

      – Скажите, сделайте милость.

      – Вы могли бы впредь никогда не появляться в ее доме.

      – Это и впрямь все, что я мог бы сделать, когда бы мне чрезвычайно захотелось одолжить вас; а вы полагаете, тогда она вас полюбит?

      – О! это уже мое дело. Вы покамест не ходите туда, а об остальном я позабочусь сам.

      – Признаюсь, сударь, я могу вам оказать столь величайшую любезность, однако, позвольте вам заметить, мне странно, что вы на это рассчитывали.

      – Рассчитывал, сударь, по долгому размышлению. Я признал в вас человека весьма умного, а потому был уверен, что для вас не составит труда вообразить себя на моем месте и что, взвесив все, вы вряд