Герой должен быть один. Генри Лайон Олди

ты, Пустышка, – махнул рукой Аполлон. – И в кого ты такой?

      – В себя, – небрежно отозвался Гермий, следя, как два голубя, громко хлопая крыльями, взмыли в безоблачное небо, – и за птицами почти одновременно метнулись две стрелы. Один голубь камнем рухнул вниз – более длинная стрела аккуратно отрезала ему голову; но и другой, судорожно трепыхаясь, упал в гущу восторженных зрителей.

      Чьи-то руки швырнули птицу обратно на поле; крылья голубя еще раз проскребли по земле, и птица затихла – стрела Миртила прошила ее насквозь, но голубь попался живучий не по-голубиному.

      Судьи на поле переглянулись, и один из них стал подвешивать к деревянной стойке два позолоченных кубка на длинных и прочных нитях. На этом задании обычно пасовали самые искусные лучники – кубок раскачивали, и стрелок должен был перебить нить не далее чем на локоть от кубка.

      Подали стрелы с раздвоенными наконечниками.

      Двое рабов одновременно качнули кубки и отскочили в разные стороны.

      То ли солнечный зайчик ударил в глаза Ифиту, то ли нога не вовремя поехала по траве, только что бывшей сухой и вдруг ставшей мокрой и скользкой (с чего бы это?!); а может, просто сказалось все возрастающее напряжение сегодняшнего дня – короче, дрогнула не знавшая промаха рука, чуть качнулся лук, зазвенела возмущенно тетива… и стрела все же срезала нить – но слишком далеко от кубка, упавшего на траву.

      Локоть? Больше?..

      И в то же мгновение рванулась вперед стрела Миртила-фиванца – а в глазах пожилого лучника еще горели, не гасли огоньки удивления, словно не он только что натягивал лук, целился, спускал коротко вскрикнувшую тетиву…

      Миртил поежился, наскоро помянул Аполлона-Стреловержца и глянул через плечо назад – увидеть кого-то ожидал, что ли?

      Бушевали трибуны, глядя на упавшие в пыльную траву кубки, на рабов, поднимающих эти кубки и стремглав бегущих с ними к Креонту, на басилея Фив, придирчиво мерявшего обрывки нитей, равные по длине…

      Рядом с Креонтом молчал и хмурился Эврит Ойхаллийский. Знал, чувствовал – его только что поставили на место.

      Молчала у самого выхода старая карлица Галинтиада, дочь Пройта.

      Звенящая тишина сменила рев толпы.

      Ожидание.

      – Ничья! – торжественно возгласил Креонт.

      И вновь – рев многоголосого зверя по имени Толпа, чудовища, неподвластного ни богу, ни герою.

      Ну разве что на время.

      …Молчал Эврит.

      …Молчала Галинтиада.

      …Молчал юный Ифит, с робостью поглядывая на сурового отца.

      И молчал Миртил-фиванец, учитель братьев Амфитриадов.

      Знал лучник: сегодня он проиграл.

      8

      Эту ночь, ночь после дня состязаний, Гермий провел в раздумьях, далеко не всегда приятных (или, скорее, почти всегда неприятных); ну, и утро началось соответственно.

      Почему-то он раз за разом возвращался мыслями к своей первой встрече с близнецами, случившейся два с лишним года тому назад.

      Для