Право и политика: научные очерки. В. В. Лапаева

опасения перед угрозой международно-правового давления, которое может последовать в том случае, если Запад решит, что объем нарушения в стране прав человека позволяет ему осуществить такое давление. А надо признать, что такая угроза вполне реальна, потому что в современном мире права человека – это уже некие не абстрактные положения естественно-правовой доктрины, а позитивированные в международно-правовых документах общепризнанные принципы и нормы международного права, снабженные эффективными средствами принуждения.

      Когда же говорят об особенном, специфически российском праве, не укладывающемся в рамки западноевропейской доктрины прав человека, то эту российскую правовую самобытность обычно связывают с особым подходом к вопросу о соотношении прав человека с ценностями нравственного, религиозного, национального, идеологического и иного порядка. Западноевропейская правовая доктрина, как известно, базируется на признании приоритета прав человека перед другими социальными ценностями. Ведь именно право (т. е. права человека), а не нравственность, религия или идеология, является, согласно Всеобщей декларации прав человека и Пактам о правах, «основой свободы, справедливости и всеобщего мира».

      Этот ключевой момент западноевропейской правовой доктрины, получивший закрепление в ст. 2 Конституции РФ, оспаривается сейчас и коммунистами (которые всегда исходили из принципа доминирования коллектива над личностью), и державниками (утверждающими приоритет государства над гражданином), и евразийцами (которые право народов ставят выше права человека), и представителями целого ряда иных идейнополитических течений. Недавно к ним присоединилась и Русская православная церковь, которая «от имени самобытной русской цивилизации» провозгласила на X Всемирном Русском Соборе, что «такие ценности, как вера, нравственность, святыни, Отечество» стоят не ниже прав человека». И даже некоторые юристы уже заговорили о том, что в рамках российской конституционной модели преодолевается западный индивидуализм и «утверждается, что коллективные интересы (общества, государства) не менее существенны, чем интересы отдельной личности»[91].

      По этому поводу можно сказать следующее. С позиций либертарной концепции правопонимания всякое отклонение от присущего только праву универсального принципа формального равенства в сторону иных нормативных регуляторов (нравственных, религиозных, идеологических и т. п.) неизбежно чревато произволом и насилием над личностью, какими бы высокими идеями и ценностями оно бы ни прикрывалось. Потому что свобода в человеческих взаимоотношениях, т. е. свобода человека в его взаимоотношениях с другими людьми, возможна только в пределах действия принципа формального равенства, в рамках которого один человек равен другому человеку, а следовательно, независим от него, а значит – свободен. За рамками этого принципа, где вступают в действие нравственные, религиозные или идеологические

91

Хабриееа Т.Я. Российская конституционная модель и развитие законодательства // Конституция и законодательство. По материалам международной научно-практической конференции (Москва. 29 октября 2004 г.). М., 2004. С. 9. Весьма показателен и тезис о том, что «Конституция Российской Федерации, проявляя уважение к многогранности личности, признает неисчерпаемость ее прав и свобод, характеризуя их как высшую ценность для человека». (Там же. С. 11). Между тем Конституция Российской Федерации, как следует из смысла ст. 2, признает человека, его права и свободы в качестве высшей ценности не для самого человека (что само собой разумеется), а для государства, подчеркивая, что «признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства» (ст. 2) и что эти права «определяют смысл, содержание и применение законов, деятельность законодательной и исполнительной власти, местного самоуправления, обеспечиваются правосудием» (ст. 18).