Разин Степан. Алексей Чапыгин

довольно окуривали дымом мушкетным при великом султанове. И всем мешканцам (обывателям) царе-градски-им сотворили страх и смя-те-ние и некоторые одле-глей-шие (окружные) селения константинопольские запаливши толь счастливо, з многими добычами до коша своего повергнули».

      – То Нечай с Бурляем – запорожцы – хорошо при-виталися с турчином!

      – И мы нынь его не забуваем!

      Боярин сказал:

      – Примечайте, дьяче: шарпальникам государев запрет ништо, приказано им турчина не злить…

      Толпа, потная, пьяная, лезла слушать, надеясь, что писарь будет читать бумагу к султану. Солнце жгло головы и плечи. В глубоком небе чуть заметно, как муха на голубом высоком потолке, стоял над толпой какой-то воздушный хищник.

      – Куркуль реет!

      – Где? Не вижу. Эге, высоко!

      – Высоко, бисова шкода!..

      Писарь слез с бочки, казаки с моря кричали:

      – Ты, пысьменный, пошто Дону служишь?..

      – Служи Запорожью!

      – Запорожцы никому не продались! Низовики продались московскому царю.

      – А бо дай вона выздыхала, царьская Московия, и с царем и з родом его!

      – «С турчином греха не заводить, ждать указуз, ведь так, боярин, писано государем и великим князем? – спросил один дьяк.

      Боярин, гневно тыча в песок посохом, водя по толпе глазами, сказал шепотом:

      – Разбойники позорят поносным слозом имя государево, – не гоже нам быть тут!

      Москвичи двинулись дальше.

      7

      Посреди улицы, в сыром месте, кинув прямо в грязь атласный плащ, разлегся запорожец с двумя пленницами-турчанками. Одну из них он посадил за собой, положив большую бритую голову с оселедцем ей в колени, другая сидела рядом на песке. Косы турчанок из рук казак выпустил и, зажмурив глаза, дремал на припеке. Кривая черкесская сабля в серебряной оправе, кремневый ржавый пистолет лежали у его правой руки.

      Закрыв глаза, опустив черноволосые головы на смуглые голые груди, пленницы, видимо, грустили без слез.

      Боярин подошел к запорожцу. Дьяки встали поодаль, но старик кивком головы позвал младшего из них:

      – Взбуди его!

      Ефим зашел к запорожцу сбоку, слегка толкнул дремлющего носком желтого сапога.

      – Кой бис?! – крикнул запорожец. Загорелый кулак разжался, и узловатые пальцы впились в рукоятку сабли.

      Боярин громко сказал:

      – Эй, козак, продаешь жонок? Угодно нам знать цену.

      – Мой ясырь – двадцать талерей за голову.

      Приоткрыв глаза, запорожец, отняв руку от сабли, полез ею в карман красных шаровар, вытащил большую трубку, кисет и кресало.

      – Разбойник! Пошто много ценишь?

      Разбойник, не обращая внимания на слова боярина, набил трубку, высек огня, закурил и вновь решил задремать…

      – Даю тебе двадцать пять рублей московскими. Талер – цена рубль!

      – Сам не беззубой, да менгун39 надо, а то на обеих бы женился… даром марать посуду не хочу!

      Боярин, выжидая, молчал.

      Казак вскинул на него разбойничий взгляд, прибавил,

39

Деньги.