Разин Степан. Алексей Чапыгин

не изведем корень старого Рази козака… Его понесут завтра…

      – Эге! Вино твое не простое, боярин Пафнутий?

      – Старика нынче отпоют.

      Атаман встал, зашагал по горнице и, видимо больше думая о своей обиде, тряхнул головой:

      – Оленка-бис!

      – Станешь боярином, Корнеюшко, ино мы тебе родовитее, краше невесту сыщем…

      Атаман подошел к дверям, где недавно пировал круг, крикнул:

      – Гей, казаки!

      Боярин вздрогнул.

      В светлицу вошли два дежурных казака.

      – Проводите боярина в дальнюю хату, где дьяки спят… Там ему налажено место!

      Московский гость встал и, не кланяясь, подал атаману сухую холодную руку:

      – Доброй ночи, отаман! И доброй ночью посмекай, как быть лучше и что мной тебе сказано о том… Ведаю я людей, – тяжко тебе с вольного Дона неволю снять… Спихни эту неволю на нас. Москва – она государская, людишек и места в ней много, Москва знает, что кому отсечь.

      – Прощай, боярин!

      Гость ушел, атаман ходил по светлице, пока не оплылы до углей свечи.

      3

      Фрол силился удержать старика. Тимофей Разин висел на руке сына, его гнуло к земле. Голова вытянулась вперед, от света луны серебрилась щетина на казацкой голове.

      – Ой, батя, грузишь, что каменной!

      Старик выпрямился, остановился, сказал:

      – Фролко, и ты берегись Корнея… Корней дуже хитрой, а пуще… – Старик не мог подыскать слова, память его слабела, мысли перескакивали, он вспомнил старое, бормоча запорожскую песню:

      А що то за хыжка

      Там на вирижку?

      Ляхи сыдили,

      Собак лучили,

      Ножи поломали.

      Зубами тягалы…

      – Богдану-батько! А тож с крулем увяз… Эге, Фролко, кабы гуляй-городыну29 подволокчи к московским палатам та из фальконетов, та из рушниц пальнуть в царские светлые очи! Жисти не жаль бы за то старому казаку, пропадай казак!..

      – Батя, идем же скорее!

      – Эге, Фролко, стой! Дай мне на месяц, на небо поглянуть… Вырос я на поле, на коне, на море. Ух ты, казацкий город! Запорожский корень, на серебряном блюде стоишь… Месяц, вода… до-о-бре!

      Пришли в хату. Фрол с трудом уложил старика на кровать. Подошел, откинул доску, закрывавшую окно: степной, свежий ветер подул в застоявшийся воздух. Густое лунное пятно упало в дыру окна. Молодой казак подошел к столу, в корыте светца нашел огниво, высек огня, зажег дубовую лучину, потом вторую и воткнул их в черное железо.

      – Сыну, Фролко!

      – Что, батя?

      – Налей, казак, в корец сюзьмы30 с водой… Мало воды лей!..

      Черноволосый подросток, сбросив из воловьей шерсти кожух на скамью, дернул кольцо двери в подвал, слазал туда и принес в ковше деревянном кислого молока с водой.

      – Добре, сыну, нутро жжет, и пот долит… Сам я – дай руку, щупай! – вот весь, як будто крыта весной, холодной и шершавой, а нутро – што черти пули льют в поход на ляхов… «А що

29

Гуляй-городына – башня, ходящая на колесах, с людьми; ее придвигали к осажденному городу.

30

Сюзьма – кислое молоко.