Цимес (сборник). Борис Берлин

допустим. И что из того?

      – А то из того! Я, сколько себя помню, всегда любила на него смотреть, вверх. С детства.

      – Ну, это недавно…

      – Пусть. Все равно… Я ведь родилась в России. Есть такой городок недалеко от Питера, то есть от Санкт-Петербурга, – Выборг. Вот там. Это почти север России. Потом училась в Москве, стажировалась в Европе… Я много поездила, и ты не думай, что я совсем, ну… неопытная.

      – Я так не думаю… Так что, все дело в небе? Небо виновато?

      – Да. И ты зря смеешься. В каждой стране небо разное. Поэтому и люди разные, понимаешь? Русские не такие, как французы, итальянцы отличаются от немцев. Вот, например… Небо Франции – оно легкомысленное, веселое, безмятежная лазурь, а на ней – штрихи, мазки, птичьи всплески – сплошной импрессионизм. В России – глубокое, как колодец, синева молчалива, а на дне может быть и счастье, но вдруг – тяжесть и нечем дышать…

      – Ты – умница… А какое оно здесь?

      – Такого, как здесь, я не видела никогда. Такого близкого мне. Такого моего. Это – как нежный голубой взгляд, обращенный вовнутрь, в себя, – небо словно любуется собой, и эти кудрявые облака… Мне все кажется, за каждым прячется маленький ангел, похожий на ребенка. Как на старых полотнах. Такой упитанный, в кудряшках…

      Она улыбается, а я наклоняюсь над ней, беру ее руки и целую. Кончики пальцев, ладони, тонкие запястья – ниточка пульса под нежной кожей. Потом я чувствую губами солоноватый привкус ее пота в локтевой ямке и закрываю глаза…

      Сима сначала сосредоточенно сопит, затем начинает сдавленно хихикать и вдруг заливисто смеется – уже не сдерживаясь – хохочет и хохочет, до слез, задыхаясь от смеха и с трудом выговаривая:

      – Ой, пусти… отпусти, Сандро… Это ужасно… щекотно…

      И я отпускаю ее – наконец…

      Когда я первые увидел Симонетту, ей едва исполнилось двадцать.

      Прием был в самом разгаре, она стояла рядом со старшим из герцогов, посредине всего этого великолепия и отвечала на приветствия. Она с любопытством оглядывалась, кивала гостям, произносила несколько вежливых слов, потом поворачивалась к мужу и что-то тихо ему говорила… Легкая улыбка и рыжеватая прядь, спадающая на ее точеное нежное плечо…

      Едва увидев ее, я понял, что это – навсегда. И сразу, в ту же секунду, захотел ее – писать. Любую – в парадном платье, зашнурованном наглухо до самого подбородка, в тонкой батистовой сорочке, сулящей много больше, чем скрывающей, даже – невозможно поверить – нагую…

      – Хочу представить вам одного из самых известных наших живописцев, Сандро Боттичелли. Синьор Боттичелли, синьор Марко Веспуччи и его супруга – синьора Симонетта. – Лоренцо склонил голову набок и улыбнулся.

      – Синьора, – кланяюсь я.

      – Синьор Боттичелли, – произносит она и улыбается – не мне.

      Так вот что это такое – тоска…

      В восемь лет я впервые побывал в галерее. Это была галерея Уффици, и из этого посещения я не запомнил ничего. Ничего, кроме того, что впервые увидел ее – мою Симонетту. Разумеется, она никогда не была