Цимес (сборник). Борис Берлин

понимаешь? Перед собой, перед тобой, перед всеми. Кто я тебе, скажи? Друг.

      Сашенька послушно кивает и снова улыбается, а потом, через минуту уже, опять хмурится и задумывается.

      – Сашенька, когда ты так смотришь, у меня появляется желание сделать харакири.

      – Харакири – это у японцев, а ты грузин. И ты все время надо мной смеешься…

      – Честное слово, нет! Когда я над тобой смеялся? Если кто-нибудь только посмеет над тобой смеяться, только скажи, я и ему харакири сделаю. Ты не думай, у меня кинжал есть, настоящий, мне его дедушка подарил, отец моего отца, когда мне двенадцать лет исполнилось. Очень красивый и очень острый.

      – Ты такой хороший, Ладо. И что бы я без тебя делала, просто не знаю. Ты лучше всяких подружек. Как ты думаешь, я ему на самом деле нравлюсь, а? – она снова хмурится и указательным пальцем крутит локон.

      – Са-а-а-ша-а! Опять?

      – Опять, да, опять… Я вообще-то совсем не это спросить хотела. Чего сразу кричать-то?

      – Не кричу я. Мужчины вообще не кричат, потому что мужчины. Спрашивай, ну?

      – Ладо… – она морщит нос и задумывается. – Я не знаю, как сказать… Ну вот правда, что есть такие люди, которых обижать все время хочется?

      – Как это – все время обижать? Не понимаю…

      – Попробуй вспомнить, может, встречался тебе такой человек… не то чтобы враг тебе или раздражал сильно – нет. Просто человек, обычный, слабее тебя, но неплохой, да, неплохой… А тебя вот так и тянет ему… Ну не знаю… что-то плохое сделать, обидеть, насолить, понимаешь? Встречался, нет?

      Я фыркаю и уже хочу ответить ей что-то резкое, но тут вспоминаю… Вспоминаю одноногого Гочу. Маленького одноногого Гочу из параллельного класса.

      Он вместе с родителями приехал в наш город из какой-то горячей точки, у него не было половины левой ноги. Вместо нее протез. Но не в этом дело. Странный был парень, то в друзья набивался, то враждовал со всеми сразу, никого не признавал. Очень был странный парень. Почему-то его всегда жалко было. Не потому что одноногий, а – просто. Жалко, и все тут. Может, потому, что сам он жалкий был, хоть и дрался с нами, и все такое. А вот было в нем что-то… Как будто виноваты все перед ним, что ли. И когда за драку, в которой ему же больше всех и досталось, его исключили из школы, все вздохнули с облегчением. И я тоже. Потому что – чужой. Хотя и жаль его было, конечно, но… не до конца, что ли.

      И я рассказываю Сашеньке про Гочу, но она перебивает, мотает головой и слушать не хочет.

      – Я совершенно не об этом! Не про «жаль не до конца». Про это всем известно, чужой – он чужой и есть. Я совсем про другое.

      Она останавливается и несколько секунд молчит, подыскивая слова.

      – Вот представь, идешь ты по улице, холодно, дождливо, осень. И знаешь, что всего через несколько минут окажешься дома, в тепле и сытости, и про погоду эту мерзкую даже не вспомнишь. И вдруг видишь, как у стены дома, прижавшись к водосточной трубе, под проливным дождем, сидит бездомный котенок. Голодный, замерзший и несчастный. И тебе его сразу же жалко. Инстинктивно, правда? Тебе его отогреть