Пятый легион Жаворонка. Юлия Чернова

ночью через весь город к Парису. «Влюбленные упрямы, как»… Не найдя подходящего сравнения, она сказала:

      – Если Парис решит уехать, ты окажешься обузой. Если же нет… Он вправе выбрать свою судьбу. С нашими страхами, нашей болью мы должны справляться сами.

      – Но я хочу быть рядом с ним.

      – Прости, Панторпа, – резко сказала Виния. – Он не звал тебя.

      – Я знаю, – мотнула головой Панторпа. – И про Домицию тоже знаю. Придти к нему жить я не могла бы незваной. Но умереть с ним вместе – могу! – воскликнула она, воздев руки.

      Жест был великолепен, жаль, Виния не оценила.

      – Нет, не можешь.

      – Я желаю разделить его судьбу.

      – Забудь о своих желаниях.

      Панторпа попятилась и взглянула на нее исподлобья.

      – Прости, госпожа. Я всего лишь рабыня.

      Виния так рассердилась, что не сразу смогла ответить. Ей хотелось воскликнуть: «Панторпа, оставь в покое и меня, и Париса! Ни у меня, ни у него нет ни сил, ни желания успокаивать влюбленную девчонку. Парис сам решит, что делать дальше». Но она знала, что Панторпа останется глуха к ее словам, ибо сейчас внимает лишь голосу чувств.

      – Панторпа, забудь, что ты моя рабыня. Ты ученица Париса.

      – Я помню это.

      – Плохо помнишь. Или не понимаешь. Парис два года выбивался из сил, занимаясь с тобой – ради чего?

      Панторпа смотрела на нее круглыми глазами.

      – Ради того, – яростно продолжала Виния, – чтобы его искусство не умерло вместе с ним.

      – У него есть Клеон и Диомед, – еле слышно возразила Панторпа.

      – Будь Парису нужны только они, он бы и учил только их, – вспылила Виния. – Парис надеялся: ты скажешь то, что он не успел досказать…

      – Нет! – закричала Панторпа. – Я не хочу! Я не смогу без него!

      – Что за крик, что за плач? – прозвучал низкий мужской голос.

      Панторпа, подобрав края туники, опрометью кинулась в дом. Слишком хорошо знала, кому принадлежит голос. Виния, удивленная еще более, обернулась.

      В дверях застыл черный силуэт. Особенно поразило Винию то, что гость явился не со стороны атрия, откуда полагалось бы, но из глубины дома.

      – Дядя? Откуда ты?

      – Из твоего кубикула, дорогая. Ты не известила меня, что намерена ночевать под открытым небом. Я прождал два часа, собираясь пожелать тебе спокойной ночи.

      Анций подошел к племяннице, остановился, уперев руки в бока. Виния глядела на него снизу вверх. Сейчас дядя казался ей особенно худым и особенно высоким. Правда, с годами он начал сутулиться. Анцию было за шестьдесят, но выглядел он моложе, несмотря на седину. Близко посаженные серые глаза оставались такими же ясными и чистыми, как у Гая Элия. И жизни в них было не меньше. А вот яду, пожалуй, больше. Как и в голосе.

      – Два часа? – не поверила Виния. – Так ты пришел, пока еще были гости… Почему же ты…

      – Не порадовал их своим присутствием? Я решил, что с тебя достаточно незваных гостей.

      – Но, дядя! – возмутилась Виния. – Я не позвала тебя, потому что ты их всех терпеть не можешь: и Марциала, и Париса, и…

      – Согласен, не жалую. Софокл мне