Пятый легион Жаворонка. Юлия Чернова

Валерия Флакка…

      Марциал задохнулся от негодования.

      – Или… – Парис замолчал, словно изо всех сил напрягая память.

      Фуск прижал ладонь к губам, Виния задумчиво разглядывала орнамент на чаше, у центуриона подозрительно вздрагивали плечи, Гай Элий накинул на голову край тоги.

      – Да! – спохватился Парис. – Ты ведь тоже поэт.

      – Именно я поэт, – отвечал Марциал, не теряя достоинства. – Дать тебе свиток? Мое любимое… – Марциал начал разворачивать пергамент.

      Парис вскинул ладонь.

      – Оставь. Я не жалуюсь на память.

      И он немедля изрек:

      – Есть и хорошее, есть и так себе, больше плохого

      Здесь ты прочтешь: ведь иных книг не бывает, Авит.

      Голос актера звучал весьма выразительно, только автор не казался довольным. Кислой улыбкой ответил он на аплодисменты, подозревая в выборе цитаты некую злонамеренность.

      Парис, посмеиваясь, вторично отверг попытку Марциала вручить ему наилучший стих. Все также смеясь, приподнялся на ложе:

      – Плохо откладывать то, что окажется впредь недоступным,

      Собственным надо считать только лишь то, что прошло.

      Нас поджидают труды и забот непрерывные цепи;

      Радости долго не ждут, но, убегая, летят.

      Крепче их прижимай руками обеими к сердцу:

      Ведь из объятий порой выскользнуть могут они.

      Нет, никогда, мне поверь, не скажет мудрец: «Поживу я»,

      Жизнью завтрашней жить – поздно. Сегодня живи.

      На этот раз и автор, и гости оказались одинаково довольны выбором. Марциал был объявлен не только поэтом, но и философом. Виния тотчас вспомнила дни, когда отец распоряжался на Палатине и полагал будущее свое блестящим. Мог ли представить, что скоро будет убит, а дочь его никогда не станет Августой? Впрочем, долго предаваться подобным размышлениям ей не пришлось, ибо Парис с каменным лицом прочел третий стих:

      – О, Флавиев род, как тебя обесславил

      твой третий наследник.

      Из-за него не бывать лучше б и первым двоим.

      Теперь окаменели слушатели. Виния со звоном поставила чашу на стол, испуганно обернулась к брату, не зная как сгладить неловкость. Гай Элий улыбался, опасность всегда горячила ему кровь. «Дойди сказанное до императора, нам разом прикажут вскрыть вены. Забавно, какие у всех стали лица». Марциал, запинаясь, пытался объяснить, что ему напрасно приписывают столь кощунственные строки. Разве он не самый преданный слуга Цезаря?

      Марк невозмутимо продолжал трапезу – у префекта Фуска не должно возникнуть ни малейшего сомнения в том, что его центурион туг на ухо.

      Фуск в ярости бросил Парису по-гречески:

      – Дерзкий, зачем ты чудовище дразнишь?

      Парис в третий раз поймал его взгляд. И Фуск, наконец, понял немой вопрос: «Что, исполнился мой срок?»

      Виния уже собиралась выглянуть в окно и сказать что-то о луне и ветре, когда в экус вошел Гермес. С ужасом уставился на опустевший стол.

      – Что случилось? – нетерпеливо воскликнула Виния.

      Старик поднял на нее глаза. Опомнился:

      – Тебя,