Молчание пирамид. Сергей Алексеев

душе, побежал по соседям спрашивать. Потом всех встречных-поперечных – никто не знает, куда ушла и когда, видели, утром коров в стадо выгнала да на колодец за водой сходила.

      Артемий кинулся в деревню Копылино, откуда замуж Василису брал: у ее братьев Пивоваровых нет, у тестя, который один доживал на пасеке, не была и к своей тетке Насте не забегала. Тогда он поскакал в Рощуп, где жила родная сестра Анна с мужем Алексеем Спиридоновичем, а оттуда в Силуяновку, где были сельсовет и церковь, думая, может, помолиться отправилась перед родами да причаститься, – не видели нигде Василисы.

      Домой возвращался за полночь, притомленный конь шагом шел, а сам Артемий едва в седле держался – расслабился так от горя и отчаяния, хоть сам иди в Горицкий бор и ложись. Но до кладбища еще далеко было, версты четыре, пожалуй, когда вдруг услышал он стоны в бору и тут же заливистый детский крик – не почудилось! Потому как рабочий мерин под ним вдруг вскинулся, запрядал ушами и заржал, словно зверя рядом почуял.

      – Васеня! Васенюшка! – крикнул Артемий и прислушался.

      Ребячий крик повторился, и будто рядом с дорогой, но Горицкий бор ночной – темный, непроглядный, небо тучами заволокло. И только Артемий ногу из стремени вынул, чтоб спешиться, как конь на дыбы взвился и понес – откуда и резвость взялась!

      Наездником Артемий был хорошим, с раннего детства на лошадях и в кавалерии служил, удержался бы и смирил удилами перепуганного мерина, да жалел его и обычно ездил на разнузданном – не сдержать прыти! Дорога же по бору узкая, сучья низко нависают – очнулся на земле, грудь болит, дышать тяжко. Кое-как поднялся на ноги, раздышался и не в Горицы, а назад побрел, где стоны слышал и младенческий голос.

      До восхода по лесу ходил и никак места узнать не мог. Кругом одинаковый беломошный бор и увалистая, волнистая земля, как везде. Когда рассвело, стал следы конские искать. И хоть расплывчатые в текучем песке, однако же нашел: здесь мерин встал, когда первый раз крик послышался, тут задом взлягнул, а с того места понес. Весь придорожный лес слева и справа на карачках прошел, каждое пятнышко на белом мху руками пощупал – нет, сухие грибы-поганки, осиновые листья, ветром занесенные, да кора от сосен.

      Капельки крови не видать…

      Ладно, Артемию могло померещиться, ибо весь день ездил по лесам и мысленно ждал звуков родовых мук, но старому коню-то с какой стати вздурить? Может, неведомая ночная птица вскричала эдак? Или придавленный лисой зайчонок заверещал?..

      Пришел Артемий домой черный от горя, надежда, что Василиса вернулась, в один миг развеялась, как услышал он рев необряженной скотины. А был в этот день как раз праздник Преображения, кто в Силуяновку, в храм поехал, кто своим хозяйством занят и в свое недавнее горе погружен – не заметили в Горицах, не увидели, что у Сокольниковых творится недоброе.

      Кое-как Артемий подоил коров, выпустил на волю, молоко телятам вылил да рук не опустил, поскольку ощутил сильную тягу поехать и при свете дня глянуть на то место, где Василиса стонала и младенец кричал – он уж