Молчание пирамид. Сергей Алексеев

что брюхо-то? Не корова, чай…

      – Дак в прошлые разы, бывало, подбородка доставало…

      – Ныне и плод иной… – Багаиха вдруг осеклась и опять умолкла.

      – Какой – иной? – допытывался Артемий.

      – Да никакой, чего пристал? Вот слезу да пешком пойду!

      Долго молчком ехали, и тут он спохватился:

      – Ты скажи-ка, а после родов заговорит Василиса? А то ведь тяжко, когда молчит, сил никаких нет…

      – Не надейся, не заговорит она больше.

      – Это почему же? Речь отнялась?

      – Ей теперь хару беречь надо, чтоб плод выносить. Что она видела, теперь никому не скажет.

      – А что она видела? – устрашился Артемий.

      – И я не скажу.

      – Да что же такое можно в наших местах увидеть-то? Один лес да тайга!

      Бабка одной рукой рот зажала, головой закрутила – нет, а другой вокруг себя какие-то круги чертит.

      Семнадцать верст пытал – не допытался.

      Про Багаиху всякое говорили, дескать, в молодости она ведьмой была и могла ненароком очаровать мужика, и тот потом много лет чумной ходил. Один такой, Петруша Багаев, однажды встретил Евдокию на пароме – она все время на переправах торчала, – влюбился и начал такое творить, что народ в округе, знающий с малолетства мужика-тихоню, диву давался.

      – Вот провалиться мне сквозь землю, – принародно сказал Петруша, – если я на ней не женюсь!

      Жену свою оставил с детьми и, можно сказать, по миру пустил – коней продал, скотину со двора свел, чтоб эту ведьму одарить всяким серебром-золотом.

      – У меня, – говорит ему Евдокия, – такого добра предостаточно! Не нужны твои дешевые подарки!

      Петруша на прииски подался, два года землю копал, скалы какие-то рубил и привез ей богатства всякого и нарядов во множестве. А она все равно ни в какую, не пойду, говорит, за тебя, бедный ты и нет у тебя ничего за душой. Тогда он на заработки ушел, да не плотничать, а, говорят, матросом на корабль нанялся и два года по разным морям и океанам плавал, везде побывал, даже там, где черные люди живут. Диковин всяческих навез, шелков, плодов засушенных и даже кружало-бубен медное с колокольцами, в которое дикие люди бьют и пляшут.

      Евдокия только это кружало и взяла, остальное не приняла и дает ему книжицу старинную:

      – Как выучишься читать и прочтешь ее, так пойду.

      Петруша-то грамоту хорошо знал, но раскрыл книгу и ничего не поймет, не по-нашему писано. Еще два года бился, все невиданные знаки разгадывал и, когда разгадал да книгу прочел, совсем чудной сделался. И вот за такого Евдокия пошла замуж. В церкви обвенчались, все чин по чину, скоро у них дочка родилась, но Петруша уже совсем блаженный стал – наденет длинную рубаху, голову травой обмотает и ходит без порток, босой, хоть зимой, хоть летом. Однажды весной он прошел по всем деревням, попрощался с людьми, а его все знали, пошел в лес и, говорят, сквозь землю провалился.

      Хоть и женился на Евдокии, а все равно провалился.

      А она же вскоре приходскому попу голову заморочила, потом одному заезжему барину, пока