Эрхегорд. Забытые руины. Евгений Рудашевский

надо, – неожиданно согласился охотник.

      Значит, в самом деле, рана, полученная от бихчахта, так до конца и не зажила, тревожила.

      – Я помогу. – Миа подтянула заплечный мешок. Достала из него сменную рубашку, которую еще в Лаэрноре начала рвать на тряпки для охотника.

      – Долго они там? – Громбакх с радостью расшнуровал цаниобу и порпуну, приспустил их до пояса. Должно было пахнýть горячей прелью немытого тела и защитных трав. Но запахов, несмотря на жару, по-прежнему не было. – А то я… усну скоро, – выдавил он сквозь долгий влажный зевок.

      – Это от яда, – не сдержавшись, зевнул Теор.

      – Ну да. – Сонливость накрывала и меня. – У нас теперь все от яда.

      – Осталось чуть больше трех дней, – напомнил Теор.

      – Да…

      – Откуда у тебя амулет? – Миа дотронулась до нанизанных на шнур клыков и когтей от самых разных животных.

      – Племянник сделал, – улыбнулся Гром. – Харат.

      – Тот самый, которого ты… спас?

      – Ну да. – Улыбка ослабла. – Спас. От себя самого. Я так понимаю, Тен уже всем растрепал эту историю?

      – Это было необходимо. В тумане, когда мы шли в Подземелье Искарута… Сам помнишь, что там случилось.

      – Ну да, помню. Все равно это не твое дело.

      Миа пожала плечами и больше к этой теме не возвращалась.

      Эрза спустилась на несколько ступеней. Села рядом со мной. Взглянув на то, как Миалинта снимает повязку с руки охотника, промолвила:

      – Спросите немую. Может, она прихватила лекарства. Хоть ильдейский порошок. А так еще долго будет…

      – С тобой не посоветовались, – буркнул охотник.

      – Просто предложила…

      – Знаем мы твои предложения.

      Эрза пожала плечами. Опустила локти на верхнюю ступень. Я невольно взглянул на ее скрытые в перчатках руки. Не мог забыть увиденного в Лаэрноре. Обваренные кисти. Розоватые подтеки давних ожогов с фрагментами разрушенной сигвы. Так отец наказал Эрзу за то, что она осмелилась еще до кухтиара сделать кистевую сигву и к тому же выбрала символ нерлитов. Неоправданная, глупая жестокость. Вполне в духе Зельгарда. Впрочем, он получил свое, и я сейчас вспоминал не его призывы убивать фаитов, а то, как Теор изменил свое отношение к Эрзе – узнав о ее побеге из Багульдина, услышав, с какой ненавистью она вспоминала Зельгарда, Теор отчего-то стал проявлять к ней снисходительность: не высмеивал ее решений, отказывался с ней спорить.

      «Отец ее изуродовал. Он до сих пор живет в ее голове и продолжает над ней издеваться. Мы дети своих отцов и всегда ими останемся».

      Зажмурившись, Эрза приподняла лицо, полностью открыла его солнцу. Ослабив крепления защитной сетки на цаниобе, выпустила на грудь две тугие, темные косы, каждая – в толщину моего запястья. Несмотря на долгие дни усталости, голода, грязи, Эрза не утратила странной красоты. Казалось, можно сидеть вот так долгие часы: разгадывая искусственность, необычность ее черт, в отрешении ожидая следопытов, задыхаясь в утомительной жаре.

      А с Шанни она в самом деле поступила плохо. Вчера утром