Смерть перед Рождеством. Кристоффер Карлссон

существо, поднявшееся вслед за мной на землю из преисподней, подбирается к самому сердцу.

      – А сами-то как думаете? – отвечаю я помощнику. – Нам нужен руководитель следственной группы.

      Парень оглядывается на своего товарища:

      – Давай.

      – Но он просил тебя, – отзывается тот.

      – Действуйте…

      Я чувствую, как вокруг меня сжимается пространство. Словно дома по периметру внутреннего двора движутся навстречу друг другу, грозя раздавить меня в лепешку.

      Помощники вздыхают и удаляются. Мауритцон возвращается к своему обследованию. Из клуба доносится что-то вроде oh, what a laugh it would have been if daddy had seen mommy kissing Santa Claus that night[7], и Мауритцон подпевает без слов.

* * *

      Вероятно, эти звуки плюс мысли об алкоголе и вызывают у меня новый приступ. Пот хлещет буквально из каждой поры. Я задыхаюсь и спешу – насколько в состоянии перебирать ногами, – прочь от места преступления, в переулок и дальше, на Дёбельнсгатан. Не знаю, как это выглядит со стороны, но я спотыкаюсь и жадно глотаю воздух. В глазах темнеет, и где-то между заградительной линией и трупом я валюсь на стену. Кирпич довольно холодный, но это лучше, чем на землю. Желудок выворачивает наизнанку. К горлу подступают непереваренные остатки хот-дога и кофе. И все это, смешавшись в однородную, дурно пахнущую жижу, вываливается на покрытый ледяной коркой снег с характерным булькающим звуком.

      Колени обмякли, и я падаю. Холод быстро проникает сквозь джинсы. Невыносимый запах пота мутит сознание, дрожь накатывает волнами – кажется, жизнь кончена.

      – Убийство – серьезное испытание, даже для людей закаленных, – слышу я голос одного из помощников.

      Туман прорезает молния фотовспышки.

      Я не сплю, просто глаза слезятся. Это все рвота. Голова идет кругом, в горле резь. Желудок…

      Держась одной рукой за стену, а другой шаря во внутреннем кармане, я поднимаюсь. Такое со мной уже было, последний раз день или два назад. Неужели с тех пор прошло так много времени? Но мое падение глубже, я медленно опускаюсь внутрь себя.

      Нет, это не Стокгольм парализовало страхом. Это не он затухает, как лампа. Это я.

* * *

      На массивной холодной двери табличка «Тюрелль» над почтовой щелью. Я касаюсь звонка дрожащим указательным пальцем. Медлю. Что-то не так с этим мальчиком, который заставляет меня так нервничать.

      Меня мутит, но «Собрил» начинает действовать, погружая во что-то невесомое и теплое. Ноги все еще ватные, пот высыхает, я чувствую, как моя кожа идет трещинами. Не успеваю я нажать кнопку, внутри начинается движение, будто они меня ждали. Щелчок замка – и дверь осторожно открывается.

      Он маленький и тщедушный. С такими глубоко запавшими глазами, что кожа вокруг них кажется прозрачной.

      – Я болен, – сообщает мальчик.

      – Надеюсь, не смертельно?

      – Воспаление легких. – Он говорит, будто каждое слово стоит ему неимоверных усилий.

      – Как тебя зовут?

      – Йон. А тебя?

      – Йон, – повторяю я. – Хорошее имя. А меня зовут Лео, и я полицейский. Родители

7

«Вот бы смеху было, если б это видел папа» (англ.) – строка из песни «Я видела, как мама целовала Санта-Клауса» американской певицы Джессики Симпсон.