Пастушок. Роман. Григорий Шепелев

у Женьки не дрогнул ни один мускул.

      – Мне двадцать два, – соврала она, – могу я поговорить с вашей дочерью?

      – Не имею ничего против. Но только прежде поговорите с вашей сестрой. Ведь вы медсестра, простите за тавтологию?

      – Не совсем, – отрезала Женька, – у вашей дочери патология? Поздравляю! Вам бы за это просить прощения у неё, а не у меня. Дурная наследственность – благодатная почва для большинства отклонений!

      – Тогда позвольте от всей души поздравить вас с тем, что я – не ваш папа. А заодно и себя.

      – Скажите уж лучше – дедушка! – абсолютно безосновательно брызнула Женька ядом, и, далеко отшвырнув окурок, впёрлась в подъезд. Гиви не отстал. Он показал Женьке квартиру, которую сняла Ирка – дверь оказалась не заперта.

      Окинув квартиру весьма поверхностным взглядом, Евгения Николаевна положила вещи на кресло, скинула туфли, затем стянула колготки, в которых она взопрела, надела Иркины шлёпки, и, достав лупу из рюкзачка, вышла на площадку. Гиви ждал там.

      – Где эта овца? – спросила у него Женька.

      – У тебя крепкие нервы?

      – Из стальной проволоки.

      – Ну, ладно.

      И повёл Гиви Женьку к Серёжке. Алика не было, он кому-то стеклил балкон. Серёжка, который изо всех сил не хотел казаться больным и потому днём валялся одетый, был себе верен – лежал чуть ли не в костюме. Курил, глядя в потолок. Лицо у него за несколько дней исхудало так, что сделалось страшным. Ирка лежала рядом – носом к стене, чуть подогнув ноги. Она была почти голая и спала. На скрипучих стульях сидели пьяненькие Захарова, Андрианова и Смирнова. Как и Серёжка, они курили, о чём-то тихо беседуя. Гром лакал из миски кефир. Когда Гиви с Женькой вошли, три бабы и пёс так дико уставились на последнюю, а потом на Ирку, что у Серёжки вырвался смех.

      – Да это её младшая сестра, – сказал он чуть слышно, протянув Ленке окурок, – я её фотку видел! Похожи?

      – Одно лицо, – питюкнула сонная Андрианова, – обалдеть!

      – Если это можно назвать лицом, – съехидничала отёчная, с редкозубым ртом до ушей, Захарова, – дело вкуса!

      Из-под очков у Смирновой капали слёзы. Подойдя к Женьке, Гром с любопытством её обнюхал. Она внимательно осмотрела его сквозь лупу. Потом она осмотрела дверной замок. Затем поинтересовалась, не лучше ли открыть форточку. Андрианова объяснила, что у Серёжки – сильная пневмония, у Ленки – насморк, а у Захаровой – убеждённость, что смерть не может войти туда, куда перед этим не влетит птица. Гиви, стиснув руками голову, удалился. Тогда Евгения Николаевна подошла к дивану, решительно перегнулась через больного и начала осматривать руки своей сестры.

      – Она жрёт таблетки, – тихо рыдая, наябедничала Ленка Смирнова, – транквилизаторы!

      – Где берёт?

      – В четвёртом подъезде живёт старушка, которой всякие психотропные препараты выписывают! И Ирка взяла у неё рецепт, отдав ей за это пуговицу.

      – Ту самую, золотую?

      – Да