Глазами маски. Александра Сергеевна Васильева

души слов. Легкое безразличие выразилось в глазах, стоило ему высказаться до конца.

      – Необычно, – произнес Хэпи глухо, и ему показалось, что он сейчас умрет от стыда за сказанное.

      Но Азраил совершенно спокойно ответил:

      – Согласен.

      Прошла еще минута, и тут раздался голос Руфуса, тихий, едва слышный:

      – Я ведь мог распознать раньше… Отчего же не распознал? Его никто не понял. Хэпи никак не ожидал, что Руфусу, по красноречию равному любому в их театре, тоже, нечего сказать. Оставался Квентин, который по-прежнему молчал, мужественно давя слезы. Наконец он произнес:

      – Азраил…

      Хэпи ждал продолжения, но Квентин не собирался продолжать: история Азраила повергла его в ужас. Однако Азраил его понял.

      – Да, Квентин. Да. – Он устало вздохнул. – Действительно, тут не о чем говорить.

* * *

      Найт летел по ночным улицам, со свистом заглатывая воздух. Он ни о чем не думал, ничего не боялся. Никогда не слышавший собственного сердца, Найт вряд ли мог зафиксировать его скачок и тем самым определить момент своей смерти, потому Найту иногда казалось, что он уже мертв, и, уже мертвый, он продолжает лететь вперед. Его неулыбающиеся губы были плотно сжаты. Дороги, улицы, овраги, и опять – дороги, бордюры, запрещенные полосы. Найт любил ночь за отсутствие людей, за ее слепоту. Волосы его трепал ледяной ветер, и оттого они казались словно вставшими на дыбы.

      Куда бы Найт ни ехал, куда бы ни стремился, одно чувство неотвязно преследовало его, гналось за ним, поджидало на каждом углу. Это было ощущение плоскости мира. Найт никак не мог ощутить его глубины. Глубина представлялась ему неизведанной мерой. Единственное, что он воспринимал, – сплошную протяженность, и ее хотелось разорвать, проникнув куда-то дальше, за пределы, которые были повсюду.

      Одни пределы, границы, грани, хитро перетекающие в другие. С детства Найту было присуще странное виденье мира. С детства ему чудилось, что он именно тот, кто может разорвать, сломать и проникнуть, открыть что-то новое и забрать себе, безраздельно им овладев. Но он только мчался по все той же плоскости и не мог ничего изменить.

* * *

      Не произнеся ни слова, Руфус закрыл дверь за Квентином и Хэпи, вернулся в комнату и сел в кресло напротив Азраила.

      – Что же это с тобой сделали? – Вопрос звучал риторически. Руфус вздохнул. – Видишь ли, в игре все перемещения фигур мотивированы любовью. Считается, что чем та безнадежнее, тем крепче связь между хранителем и… – он не договорил. —Этот браслет тебе ведь подарила Заретта? – Руфус указал на бронзовую змею, сжимающую запястье Азраила.

      Азраил кивнул.

      – Ну конечно. Все сходится. Лук амура. Его стрелы пронзают сердца насквозь. Раньше этот лук принадлежал мне… – Он снова осекся, над чем-то задумавшись. – Мы ведь познакомились с тобой в тот же день, когда ты встретил Заретту?

      Азраил опять кивнул.

      – Игра –