Гроза Византии (сборник). Александр Красницкий

твоя проницательность, несравненный… Все народы удивляются ей, а я, теперь испытавший это на себе, могу сказать: они правы, нет более проницательного, всеведущего человека на земле, чем Михаил Порфирогенет – повелитель Византии. Он читает сердца людей и их мысли, как открытый свиток.

      Михаилу очень понравилась эта речь. Он всегда был склонен к лести, и, чем беззастенчивее была лесть, тем более она была ему приятна. Поэтому македонянин произвел на него очень приятное впечатление.

      – Я, знаешь, хочу говорить с тобой о делах… о важных делах… Никто не должен слышать. Оставь нас! – кивнул император протостратору. Тот моментально исчез с поклоном. Михаил и Василий остались с глазу на глаз.

      Напрасно, однако, повелитель Византии считал себя проницательным. Напрасно он верил в этом отношении льстецам… Если бы он мог на миг приподнять завесу будущего и заглянуть в него, он принял бы все меры, чтобы этот человек, теперь смиренный и почти что приниженный, с таким подобострастным вниманием ожидающий, что скажет ему повелитель, был бы как можно скорее уничтожен, стерт с лица земли…

      Увы! Даже мудрецы не могут проникнуть в тайны будущего. Михаилу недоступен был истинный смысл совершающихся перед ним событий, а о том, чтобы проникнуть в будущее, не могло быть и речи.

      Македонянин стоял перед своим повелителем. С тех пор как они остались одни, Василий изменился. Он прямо и смело смотрел в глаза Михаилу, смущая его этим своим до дерзости вызывающим взглядом. Император некоторое время подыскивал слова для начала разговора.

      – Э… знаешь ли? Я все знаю, все… Но ты был в народе?

      – Был.

      – Что там говорят?

      – Прославляют твое имя, несравненный!

      – Знаю… А что говорят об ипподроме?

      – Жалуются, что забыл его. Ведь давно уже не было ристалищ.

      – Так, так… и это я знаю. Ты видишь, мне все известно. Но что же делать! Мы были во благо народа заняты важными делами…

      Чуть заметная улыбка скользнула при этом возгласе по губам Василия. Михаил заметил это.

      – Ты смеешься, несчастный? – воскликнул он. – Над кем? Может быть, надо мной?

      Он даже приподнялся со своего золотого кресла, ожидая ответа.

      Участь македонянина висела на волоске. Однако он быстро нашелся.

      – Прости, несравненный, – спокойно заговорил Василий, – прости мне это невольное мое преступление, но я знаю, твоя проницательность уже подсказали, что эта моя невольная улыбка относилась вовсе не к тебе.

      – Я знаю!.. Я все знаю, но я требую, чтобы мне говорили правду, одну правду!

      – Мое сердце открыто пред тобой. Моя улыбка относилась…

      – К кому?

      – К тем безумным, которые уверяли, что ты забыл ипподром ради восторгов любви. Разве не безумны те, кто мог хотя бы на миг один предположить это?

      Лицо Михаила прояснилось. Гроза над головой македонянина пронеслась, не разразившись.

      – Так, так, – закивал головой Михаил, – я верю тебе, ты говоришь правду… Но кто были эти безумцы? Назови мне их!

      – Прости,