Аввакум. Владислав Бахревский

мудрое решение! – притворно просиял Никон, не особенно скрывая притворства. – Как не порадоваться на твою государеву прозорливость!

      Алексей Михайлович опустил глаза и вздохнул.

      – Тебя еще что-то гнетет? – по-отечески участливо спросил Никон.

      – Измена на измене. Полковник Поклонский вышел на вылазку из Могилева да и перебежал к Радзивиллу. Большой острог сдали. Воевода Воейков в замке укрылся, слава Богу, хоть могилевские горожане с ним, против Литвы. – Дотронулся до руки Никона. – Переслали изменническое письмо Поклонского к могилевским мещанам. Пишет: с Москвой нам навеки жить. Москва едва годится на то, чтоб нам служить, а не то чтоб мы ей служили… Помощи-де ждать вам неоткуда. Царь в Москве заперся, патриарх народом убит, моровое поветрие людей повыкосило.

      – Ну что – Поклонский?! – Никон только рукой махнул. – Я его и проклинать не стану. Поляк и латинянин. Речи его глупы, и глупость их тебе же, государь, на пользу. Чем больше литвы поверит, что у Москвы народа нет, тем страшнее им будет, когда ты явишься на них грозою.

      – А ведь правда! – обрадовался Алексей Михайлович. – Ох, люблю тебя. Я уж света было невзвидел, а ты вот сказал словцо – и полегчало.

      И вправду успокоился: изменник страшен, когда за спиной стоит, в стане врага от него вреда меньше.

10

      Полковник Лазорев стоял на пороге, тиская в руках шапку. Показалось, что Борис Иванович Морозов[15] не узнал его. Боярина словно инеем ударило. Борода бела, брови белы, и лицо словно бы припорошило.

      Боярин допустил до себя просителя, на поклон сказал: «Здравствуй!» – да и позабыл вдруг о пришедшем. Прикрыл ладонью глаза, затих.

      Андрей Лазорев не знал, как и быть ему. Окликнуть – смелости не хватало, а чтобы повернуться и уйти – смелость нужна еще большая.

      Решился вздохнуть:

      – Ох!

      Боярин не шелохнулся.

      – О-ох! – снова вздохнул полковник.

      Ни звука, ни движения в ответ.

      «Может, спит?»

      Охнул во всю грудную клетку:

      – У-у-о-ох!

      – Телишься ты, что ли?

      Морозов отвел от глаз руку и посмотрел на полковника до того серьезно и печально, что хоть сквозь землю провались, а все равно – стыдоба!

      – Ты в чуму в Москве был?[16]

      – В Москве, Борис Иванович.

      – Дом уцелел?

      – Дом уцелел, а домашние все померли.

      – Дворни много осталось?

      – Никого.

      – Если пришел людей просить, так у меня из трех с половиной сотен в живых Бог оставил полторы дюжины.

      Лазорев встал на колени:

      – О боярин пресветлый! Не казна мне надобна, не палаты со слугами. Скажи обо мне государю, отпустил бы он меня на войну с ляхами. Не могу в Москве жить. Хари чумные за каждым углом мерещатся. Я Москву-то от чумы спасал, да к себе ее и приволок во двор. Ради мести и злобы прыгнул ко мне через забор чумной мужик.

      Морозов встал, подошел к Лазореву, поднял с пола:

      – Я

15

Борис Иванович Морозов (1590–1661) – государственный деятель, руководитель русского правительства в середине XVII в., боярин. Был «дядькой» (воспитателем) царя Алексея Михайловича. С 1645 г. фактически возглавлял московскую администрацию. После Соляного бунта по требованию восставших был сослан в монастырь, но скоро возвращен и до конца 1650-х гг. продолжал негласно руководить правительством.

16

Ты в чуму в Москве был? – Эпидемия чумы в Москве свирепствовала в июле – октябре 1654 г. и унесла огромное число человеческих жизней.