Аввакум. Владислав Бахревский

дури, бесом разжигаемый, – сказал Аввакум любезной своей Анастасии Марковне. – Нет большей радости, чем быть здравым и вместе с родными людьми… Бедные те, кто не уразумел этой всевышней благодати. Ей-богу, бедные!

      Анастасия Марковна тихонько вздохнула и прижукнулась к мужнему плечу:

      – Воистину так, Аввакумушка.

      Тут и Аввакум вздохнул, но иной это был вздох – заклокотали в груди протопопа старые его обиды.

      – Нас, меньших людишек, Бог быстро на ум наводит. А вот жеребцу Никону все нипочем[6], наука Божия мимо ушей его пролетает, словно ухи-то у него шерстью заросли. Владыко Симеон сказывал: половина Москвы будто косой выкошена…

      – А братья-то твои, братья! – вскрикнула Анастасия Марковна, берясь за сердце.

      – О братьях вестей нет. Владыко раньше мора из Москвы выехал…

      Анастасия Марковна напуганно молчала.

      – Сбылось пророчество батьки Неронова![7] – сказал Аввакум в сердцах. – Царьку нашему тот мор как фига под нос. Чтоб прочихался да опамятовался. Вон она – дружба с Никоном. Сами окаянные и всех россиян окаянностью своей заразили.

      – Опомнись! Братья ведь у тебя в Москве.

      – В Москве! – Горечь обожгла горло. – Не знаешь теперь, за здравие их поминать или за упокой.

      Да так и сел в постели.

      – Марковна!

      – Ты что?

      – А ведь Бог гонимым – и нам с тобой, и Неронову, и Павлу Коломенскому…[8] всем, всем отлученным от Москвы – жизнь даровал! Вот он – Промысел Божий! Гонение обернулось жизнью и славой, а слава – смертью и забытьем.

      Как был, в исподнем, пошел под иконы, и Анастасия Марковна за ним.

7

      В тот поздний час Иван Струна, простоволосый, в одной рубахе, колотил окостенелыми на морозе кулаками в ворота дома Петра Бекетова. Монах, купленный за ефимок, снял со Струны цепь и вывел из хлебни. Вот только одежды никакой добыть не смог.

      – Околею! Околею! – орал Иван, уже горько сожалея о побеге: мороз был лют, да с ветром. – Слово и дело! Слово и дело!

      Губы от холода трескались, кровоточили. Иван проклял себя, что не кинулся сразу домой: побоялся, далеко. Потому и ломился к Бекетову – человеку служилому, боярскому сыну[9] – надеялся на могущество завораживающей Россию фразы: «Слово и дело!»[10]

      – Ги-и-и! Ги-и-и! – в страшной смертной тоске завыл Струна.

      Наконец проснулись.

      Засопели тяжелые запоры, отворились двери.

      – Кто?!

      – Слово и дело! – давясь морозным кляпом, прокаркал Иван, уже не чуя ни ног, ни рук, ни самого себя.

      Его втащили в дом, оттерли снегом. Напоили водкой, дали меду.

      Петр Бекетов, быстрый, злой, прибежал в переднюю, где хлопотали над доносчиком, в исподниках, в ночной рубахе до пят.

      – Кто?! С чем?! Противу кого?!

      – Протопоп Аввакум святейшего патриарха Никона называл антихристом, а великого государя – пособником антихриста! – закричал

6

…А вот жеребцу Никону все нипочем… – Никон (в миру Никита Минин; 1605–1681) – шестой патриарх Московский с 1652 г. С 1653 г. начал проводить церковные реформы, вызвавшие раскол. Вмешательство Никона во внутреннюю и внешнюю политику государства под тезисом «священство выше царства» вызвало его разрыв с царем. В 1658 г. Никон оставил патриаршество. Созванный для решения этого вопроса собор 1660 г. постановил избрать нового патриарха, а Никона приговорить к лишению архиерейства и священства. Однако дело осталось в неопределенном положении. В 1666 г. собор, на который съехались восточные патриархи, признал Никона виновным в произнесении хулы на царя и на всю русскую церковь, приговорил к лишению святительского сана и к ссылке в Белозерский Ферапонтов монастырь. После смерти царя Алексея Михайловича наследовавший престол Федор Алексеевич, несмотря на сопротивление патриарха Иоакима, решился перевести Никона в Новоиерусалимский Воскресенский монастырь и ходатайствовал перед восточными патриархами о восстановлении его в патриаршем достоинстве. Однако разрешительная грамота уже не застала Никона в живых. Он скончался в пути, в Ярославле, 17 августа 1681 г. и был погребен в Воскресенском монастыре как патриарх.

7

Неронов Иоанн (Иван, в монашестве Григорий; 1591–1670) – один из вождей раскола, учитель и друг Аввакума. Член «кружка ревнителей благочестия», который при патриархе Иосифе держал в своих руках все церковное управление. Был ключарем в Успенском соборе, а с 1649 г. – протопопом в Казанском соборе. Влияние патриарха Филарета, Стефана Вонифатьева и других убежденных грекофилов создало у Неронова уважение к Восточной церкви и удержало его от пути, по которому пошли Аввакум и др. Тем не менее он был противником Никоновых реформ, и в 1653 г. его отправили в ссылку. В 1656 г. он принял монашество под именем Григорий. В том же году на соборе был подвергнут отлучению и лишению сана, однако отлучение удалось отменить. Позже, услышав, что восточные патриархи одобряют исправления богослужебных книг (что порицал Неронов), он принял все реформы и покаялся. В 1657 г. помирился с Никоном, но остался прежним. В 1664 г. снова был судим на соборе за пропаганду раскола и сослан в Волоколамский монастырь. В 1667 г. вторично отрекся и в 1669 г. был назначен архимандритом Переяславль-Залесского Даниловского монастыря.

8

Павел Коломенский – епископ Коломенский, единственный из иерархов русской церкви, принявший во время раскола сторону старообрядцев. С самого начала реформ Никона относился к ним враждебно. Был близок к Неронову. Свою приверженность к старине открыто выразил на соборе 1654 г., настаивая, чтобы церковные книги были оставлены в прежнем виде. Хотя и подписался под постановлением собора относительно исправления книг, но сделал оговорку, в которой отрицал возможность и надобность изменения правил о поклонах. Патриарх лишил его епископской кафедры и сослал в заключение. Последние обстоятельства его жизни неизвестны. По словам Лазаря Баранова, Павел сошел с ума. По рассказам старообрядцев, Никон сослал его в Новгородский Хутынский монастырь, где игумен его мучил, а затем он был убит подосланными Никоном людьми. По словам протопопа Аввакума, Павел был сожжен.

9

Боярский сын – одно из дворянских сословий служилых людей.

10

…надеялся на могущество завораживающей Россию фразы: «Слово и дело!» – Сказать «Слово и дело!» или «Слово и дело государево!» означало в России конца XVI – начала XVIII в. изъявить готовность донести о преступлениях или делах государственной важности.