Накануне. Записки охотника (сборник). Иван Тургенев

негодования. Ей-богу! – прибавила она и обернулась к Инсарову.

      Он глядел на нее с таким выражением обожания, что она тихо опустила руку с его волос на его глаза.

      – Дмитрий, – начала она снова, – ведь ты не знаешь, ведь я тебя видела там, на этой страшной постели, я видела тебя в когтях смерти, без памяти…

      – Ты меня видела?

      – Да.

      Он помолчал.

      – И Берсенев был здесь?

      Она кивнула головой.

      Инсаров наклонился к ней.

      – О Елена! – прошептал он, – я не смею глядеть на тебя.

      – Отчего? Андрей Петрович такой добрый! Я его не стыдилась. И чего мне стыдиться? Я готова сказать всему свету, что я твоя… А Андрею Петровичу я доверяю, как брату.

      – Он меня спас! – воскликнул Инсаров. – Он благороднейший, добрейший человек!

      – Да… И знаешь ли ты, что я ему всем обязана? Знаешь ли ты, что он мне первый сказал, что ты меня любишь? И если б я могла все открыть… Да, он благороднейший человек.

      Инсаров посмотрел пристально на Елену.

      – Он влюблен в тебя, не правда ли?

      Елена опустила глаза.

      – Он меня любил, – проговорила она вполголоса.

      Инсаров крепко стиснул ей руку.

      – О вы, русские, – сказал он, – золотые у вас сердца! И он, он ухаживал за мной, он не спал ночи… И ты, ты, мой ангел… Ни упрека, ни колебания… и это все мне, мне…

      – Да, да, все тебе, потому что тебя любят. Ах, Дмитрий! Как это странно! Я, кажется, тебе уже говорила об этом, – но все равно, мне приятно это повторить, а тебе будет приятно это слушать, – когда я тебя увидала в первый раз…

      – Отчего у тебя на глазах слезы? – перебил ее Инсаров.

      – У меня? слезы? – Она утерла глаза платком. – О глупый! Он еще не знает, что и от счастья плачут. Так я хотела сказать: когда я увидала тебя в первый раз, я в тебе ничего особенного не нашла, право. Я помню, сначала Шубин мне гораздо более понравился, хотя я никогда его не любила, а что касается до Андрея Петровича, – о! тут была минута, когда я подумала: уж не он ли? А ты – ничего; зато… потом… потом… так ты у меня сердце обеими руками и взял!

      – Пощади меня… – проговорил Инсаров. Он хотел встать и тотчас же опустился на диван.

      – Что с тобой? – заботливо спросила Елена.

      – Ничего… я еще немного слаб… Мне это счастие еще не по силам.

      – Так сиди смирно. Не извольте шевелиться, не волнуйтесь, – прибавила она, грозя ему пальцем. – И зачем вы ваш шлафрок сняли? Рано еще вам щеголять! Сидите, а я вам буду сказки рассказывать. Слушайте и молчите. После вашей болезни вам много разговаривать вредно.

      Она начала говорить ему о Шубине, о Курнатовском, о том, что она делала в течение двух последних недель, о том, что, судя по газетам, война неизбежна и что, следовательно, как только он выздоровеет совсем, надо будет, не теряя ни минуты, найти средства к отъезду… Она говорила все это, сидя с ним рядом, опираясь на его плечо…

      Он слушал ее, слушал, то бледнея, то краснея… он несколько раз хотел остановить ее – и вдруг выпрямился.

      – Елена, –