Не к ночи будь помянута. Надежда Валентиновна Гусева

свинцовая вода. Холодный воздух влетал под подол. В туфле незаметно перекатывался мелкий камушек, и лень было его искать и выбрасывать.

      Мне пришлось вернуться очень резко, обычно я так не делала. Тьма и духота. Шум в голове. Кто-то стоял надо мной и смотрел. Я не могла видеть, но чуяла – он тут. Именно он, не она, не может быть никаких сомнений. Высокий, дышит неспокойно. Большие руки и ноги. И одет во что-то тяжёлое, наверное, мокрое. И страшно, противно страшно, оттого что он так смотрит.

      Если бы я знала наверняка, что он задушит меня подушкой или ударит по голове – я бы так не испугалась. Да что там – была бы рада! Один удар – и всё. И всё. Но он не хотел мне зла, я точно знала. Он никому не хотел зла.  И добра. Был он никакой, я не чуяла его, как чуяла других, когда они приходили или только казались мне.

      Очень хотелось закричать, но я давно разучилась. Я заскулила от страха и описалась. Он наклонился, тяжело сел рядом, взял мою руку.

      Уходи. Уходи. Мне неприятно и страшно. Хороши тёплые руки в заусенцах, а большие, холодные и сильные – страшны.

      – Не волнуйтесь, я вас не обижу.

      Голос шёл сквозь гул и вату. Он назвал меня долгим стёршимся именем. Да, вроде так меня звали. Но было ещё другое имя – короткое и звонкое, как стук дятла в лесу. Он не назвал меня как надо, как звала та женщина, это напугало. Чужой, чужой.

      Он что-то сделал с моей рукой. Не больно, но обидно, потому что я была беспомощна как рыба на берегу, и не могла сказать о том, что мне плохо оттого, что он рядом.

      А потом разбежались под кожей тысячи муравьёв, и каждый горел, как раскалённое железо.

      Они бы сожрали меня, но я так закричала внутри себя, так плотно и быстро закрыла все сундуки и коробочки!

      И я позвала. Изо всех сил. И Петя пробежал под сиреневыми кустами и замахнулся маленькой лопаткой, а Максим появился и топнул ногой.

      Я увидела их и улыбнулась.

      И тут он испугался. Я это чуяла – удивлённый страх большого сильного человека. И я обрадовалась, тому, что победила. Хоть на миг победила неважно кого.

       Я очень долго не могла уйти. Мне виделась моя вечная тюрьма, какой она должна быть, но я не уходила, нет. Пыльные древние полки и шторы, тёмные окна, в старых шкафах и буфетах – тлен и моль. В углах всегда темно и поселилось неживое.

      Всё это скоро уйдёт, как и я.

      Как пахнет старая деревянная вещь, прожившая столетие с людьми? Её безмолвный секрет прост – она с каждым годом пропитывается ими, стремясь к невозможному – к жизни. Уж никогда ей не стать гибким деревцем, но и умереть до конца ей не дали. В её запахе – бытие бывших владельцев и её терпение.

      Муравьи бегали под кожей, их были тысячи, они искали путь к моей голове. Я сражалась изо всех сил. Нельзя пускать их, нет. Пусть съедят руки и ноги, они мне не нужны. Но это не троньте. Я очень богата. Да, богата. У меня миллионы сундуков, шкатулок и коробочек. Я могу открывать их или они открываются сами. Некоторые сломались, проржавели и покрылись бурым мхом, но это не важно. Это моё, это всё, что у меня есть!

      Я очень устала. Я победила. Муравьи ушли и растаяли.

       Я