Кровь на бумагах. Наперегонки. Михаил Дунаев

вас заинтересовало сукно. Его отдали я и Фриц. Это наши офицерские кителя. А вот что там, под сукном, вы увидите по поводу Дня Конституции. Теперь я спрошу вас вот о чём… вы воевали?

      – В Большую войну?

      – Польские награды нас не интересуют, – отрезал Фриц. Душой компании этого парня назвать было сложно. Или же он просто привыкал к новому лицу в этом подвале.

      – Это был риторический вопрос. Я поступил в войска только в этом году.

      Холтофф примиряюще сказал:

      – И это правда. В ящике к стены, лежит старое военное знамя и наши награды. В тёмном углу мы приготовили кое-что серьёзнее. Мимеограф и печатная машинка.

      – Собираетесь готовить листовки?

      – Нет, мы его используем по… служебной необходимости. А теперь я скажу вам вот что. Теперь вы втянуты в тайное немецкое общество. Мы помогаем другим немцам, и ждём от немцев национального сознания. Сегодня вы проявили его. Позвольте вам представить и других членов нашего клуба.

      Холтофф подошёл к Фрицу:

      – Это мой первый соратник, Фридрих Штиглиц. В его светлую голову пришла мысль ограничивать поставки топлива для поляков.

      Слово взял и сам капитан:

      – Видишь в чём дело. Поляки спустили нам «приоритет». В нём строго дали понять, что немецкие дивизии должны снабжаться топливом в последнюю очередь или не должны снабжаться вообще, если запасы менее пятисот тонн. Двести тонн – железный запас на случай военной катастрофы, а триста тонн бензина сверху – для эвакуации поляков.

      – То есть? В случае военного провала поляки уйдут, оставив тылы на немцев?

      – А немцы останутся без топлива, и тут два варианта – умирай или сдавайся, но приказов сдаваться не существует.

      Холтофф решил слегка скрасить этот желчный пессимизм:

      – И поэтому мы сберегаем бензин для немцев, говоря полякам, что осталось только двести тонн. Сегодня вы обманули польского генерала и сберегли сто пятьдесят тонн топлива для наших сородичей в армии. Представлю вам и нашего бравого фельдфебеля Фалька.

      Фальк решил сказать о своих делах сам:

      – Я спасаю немецких солдат от притеснений поляков, но скажу по секрету, – он понизил голос, так чтобы подслушивать было неудобно, – я бы спасал и поляков, если бы их кто-то притеснял. А так, связался с этими «Веймарскими перечницами» и они изображают из себя подполье и играют в бильярд в подвале.

      И Борзиг, слегка потупил взгляд, протянув руку этому молодому человеку. Несмотря на возраст – Фальк был всего на пару лет младше, лицо его было исполосовано шрамами, на левой стороне шрам тянулся до самого виска. Не было и мочки уха. Они были не похожи на шрамы от мензурной дуэли. Он поймал взгляд и ответил:

      – Шрамы от русских. Защищал Берлин.

      Холтофф и Фальк обменялись взглядами, после чего Ганс добавил:

      – Он постоянно скромничает… ну-с, давайте господа. По рюмочке и в бильярд.

      И будто по волшебству на старом офицерском сукне бильярда