Суждено выжить. Илья Александрович Земцов

лет мы вместе ходили в школу. Любил я ее без взаимности. Никогда ей об этом не говорил. Про любовь мою она не знала. А если бы и знала, только бы надсмеялась надо мной. Мне до нее было далеко. Она воспитывалась в хорошей культурной семье. Мать у нее рано умерла. Сиротой она осталась восьми лет. Отец овдовел, еще не было и сорока лет. Жениться не стал. Посвятил всю жизнь воспитанию детей. Их было пятеро. Училась она на отлично, а я – кое-как. Поведение ее было лучше всех в школе. Я был грязнуля и хулиган. Много раз меня исключали из школы и по просьбе отца снова принимали. Она окончила десять классов. Сейчас учится в Свердловске, а может, уже окончила пединститут. По слухам, вышла замуж за еврея. С самого детства мне до нее было далеко, а этот путь между нами с каждым годом увеличивался. Ее старший брат Николай тоже окончил институт и работает заведующим РОНО. Младший – Иван – окончил в этом году десять классов».

      Соня о чем-то меня еще спрашивала, я уснул. «Илеко, вставай, давно трубили подъем». Я вскочил, обнажив свои длинные худые ноги и руки. Закрываясь одеялом, стал поспешно одеваться. Она лежала на кровати полуобнаженная с распущенными волосами. Я не только стеснялся, но и боялся на нее взглянуть. Она меня поняла. Сбросила с себя одеяло, осталась в чем мать родила. Настроение у нее было слишком хорошее. Улыбка не сходила с ее губ. Задыхаясь от смеха, она говорила: «Люблю спать голой. Ночная рубашка тело стесняет, а тут свобода. Илеко, ты очень замкнутый и стеснительный. Зачем закрылся одеялом? На тебе трусы и майка». «Софья Ахметовна! Я стесняюсь своей худобы. Похож на живого скелета. Взглядом можно сосчитать все ребра». «Я же говорила, не зови меня Софьей Ахметовной. Ты нисколько не худой, а жилистый и сильный. Мужчины должны быть все такие. Лишнее мясо – лишний вес. Лишний вес – значит, человек физически не здоров. Умные женщины, понимающие толк в мужчинах, таких, как ты, любят».

      Я быстро оделся, ни разу не взглянув на нее. Выскочил на улицу. Легко дышал чистым влажным лесным воздухом во всю силу своих легких. Вычистил лошадей и винтовку. Вместе с ребятами пошел на завтрак. Кошкин спросил, как я спал. Чтобы не вызывать лишних разговоров и насмешек ребят, я ответил нарочито громко: «Спал очень хорошо на сене в дровянике». Кошкин переспросил: «Она тебя и в домик не пригласила?» Я грубо ответил: «Нет! Ради чего она меня будет приглашать? Замазанного, пахнущего своим и лошадиным потом солдата». Ребята из отделения в знак согласия со мной закивали головами. Сзади раздался чей-то голос: «Они знают, кого пригласить. В этом деле лучше нас с тобой, Кошкин, разбираются». Все захохотали.

      После завтрака все пошли на занятия, а я на конюшню. Огляделся, кругом никого не было. Быстро зарылся в сено и уснул. Разбудил командир хозяйственного взвода. Он зычным голосом крикнул: «Котриков, ты опять спишь! Бегом на занятия». «Черт тебя принес, – подумал я и ответил. – Я освобожден Голубевым, товарищ лейтенант». «Я тебе покажу "освобожден". Я тебе покажу кузькину мать, "освобожден", – закричал лейтенант. – Сегодня