Очевидец грядущего. Борис Евсеев

Ландышев на прощание пообещал держать в курсе.

      Не заезжая второй раз к Степаниде, Тихон прямо из Агукинской поехал в Москву. Сидя в электричке, боялся лишний раз вдохнуть. Заново вспыхнувшая тоска, шипя жёлто-белой селитрой, вдруг растеклась по жилам, дошла до капилляров и альвеол… Ещё смертельней, ещё горячей, чем утром, обожгла!

      «Как жить-существовать без Корнеюшки? Кто мучить по-братски будет? Без бабы Дозы, даже без матери и прочих родных – жить можно. А без Корнеюшки – хрен!»

      Чем ближе к Москве, тем сильней нарастало отчаяние: хоть на стенку лезь. Как пол-лица отдавили! Тиша даже потрогал правую щёку и провёл от бровки до уха: ни кожи, ни костей рука не почувствовала. «Пропала, нафиг, половина мордуленции! Полбудки, полмурла, пол-«Харьковской области» пропали!» – пытался шутить он.

      Лишь в пушкинской электричке стало ясно, как нравилась ему Корнеева необузданность, как остро во времена разлуки такой необузданности не хватало.

      Вспомнилось и всё то хорошее, что меж ними редко, а всё ж таки было. Вспомнилось и несуразное, но теперь чем-то влекущее «Корнеево царство». Царство это, Корней I, когда бывал в добром расположении духа, любил представлять сам:

      – Царство моё от других царств сильно разниться будет. Маленькое, а моё. ООО «Корнеево царство» его назову. Усядусь, как в баскете Старший судья за судейский столик. В руках – мяч баскетбольный. С боков – каждый за своим столиком, – Витя Чехоня с разломленным позвоночником в руках и баба Доза: метлу к столу прислонила, сидит, про Досифею Киевскую думает. Сзади – секундометрист и секретарь-телохранитель стоят.

      – А секундометрист зачем?

      – А ты как думал? Секунды в царстве учитывать. Каждая – на вес золота. И всяк, кто хоть секунду в моём царстве прожил, платить за это будет. Справа – длинное-предлинное поле. Не для баскета – для вышибания шарами, для боулинга. Те, кто не оплатил секунды, кто на дурняк в моём царстве жить решил – на месте кеглей стоять будут. А вместо шаров обычных шары со взрывчаткой покатятся по полю. Люди, ясен перец, не кегли! Так сразу от удара шарами падать не станут. Так мы в шары побольше селитры с магнием и глицерином запихнём – взрыв будет, зашибись! Люди взорванные валиться будут, кто-то останется лежать, кто-то поднимется, отплюётся, руки-ноги подлечит – и уже тогда никакой траты секунд в моём царстве: молчок и улыбка! При этом учти: я добрый, всех взрывать не буду. Но тех, кто в доверие втёрся, а потом обманул, обязательно взорву! Тебя – первого. И наоборот, того, кто сдаст в мои руки другого, лелеять буду. Люблю, когда сдают кого-то. А ты… Ты зачем не сдал бабу Дозу, когда она придумала меня с милицией домой ворочать?

      – Она просила не выдавать.

      – Чудак-человек! Надо было пообещать ей, а потом потихоньку взять и выдать. Явно никто никого не сдаёт. А тайно – всегда пожалуйста. Главное, чтоб никто ни черта не понял… А ещё – судить всех буду! Потому как царь – Главный судья на площадке жизни. Все в царстве должны судимости иметь. Чтоб