Записки арбатской старухи. Б. Р. Стриганова

отсутствовали тетради, и мы писали на оберточной бумаге и на полях газет, вместо чернил добывали химические карандаши. Легче переносилось отсутствие учебников, т. к. наша память была цепкая. Но зато все мы ощущали «книжный голод». Книги, появлявшиеся в нашем общежитии, обходили всех, иногда пропадали. Поэтому, когда мы вернулись домой, я буквально набрасывалась на книги, в том числе и те, которые читать мне было рано. (Приложение: «Кругъ чтенiя»).

      Возвращение в Москву

      В начале 1943 г., когда немца отогнали от Волги, почувствовался перелом в войне. Мама сказала, что, как только освободят Вязьму, можно думать о возвращении домой. Но для этого нужно было получить специальное разрешение.

      К этому времени дядя Леня после госпиталя приехал в Верхнюю Салду к бабушке. Бабушка написала маме письмо, полное беспокойства о судьбе Лени. Бабушка писала, что дедушка Роман мечтал, чтобы все дети получили высшее образование. Неужели Леня, самый младший, останется без образования, когда старшие дети уже устроены? Мы обе плакали над этим письмом. Мама приложила все силы, чтобы уехать, и нас включили в состав первого эшелона, возвращавшегося в Москву.

      Реэвакуация была организована так, что в Москву не просто возвращались сотрудники института. Туда везли ценный материал для разработки новых видов медикаментов. Этим материалом были лошади с высоким титром антигенов в крови, отобранные на основе специальных экспериментов. Руководство разрабатывало перспективный план развития института и его научных исследований после победы.[9] Летом 1943 г. сформировался первый эшелон. В составе из теплушек ехали лошади по 8 голов в вагоне, а при них – сотрудники, которые должны были ухаживать за лошадьми. В поезде был также санитарный вагон с ветеринарным оборудованием, в нем ехали 3 врача с семьями для наблюдения за лошадьми и их лечения, в случае необходимости. Мы попали в этот санитарный вагон, так как мамино умение обращаться с лошадьми высоко ценилось. Решение было принято в начале лета, и мы начали готовиться, запасали сухофрукты – дикие груши, сливы, абрикосы для Москвы и еду для дороги. Путь был неблизкий. Мама продавала остатки своих вещей, чтобы закупить крупу. Хлеб сушили на сухари. Наконец, в августе мы отбыли. Ехали долго, пропускали военные составы с пушками и танками и в конце августа прибыли в Москву.

      Квартиру нашу в Москве сохранили, благодаря усилиям папы перед уходом в армию и постоянному наблюдению Паи. Но дом наш во время войны пришел в плачевное состояние: крыша текла (а мы жили на верхнем этаже), отопление не работало, электричество было лимитировано. В квартире с потолка обваливалась намокшая штукатурка, деревянную перегородку между столовой и кабинетом пришлось разобрать, т. к. в дереве поселился грибок, который съедал и оштукатуренные стены. Кроме того, в квартире похозяйничали крысы, которые съели дверцы шкафов и часть книг и с которыми мы боролись довольно долго, но, слава богу, в конечном итоге успешно (Приложение: «Прощание с детством»).

      После

9

В Институте <эпидемиологии и микробиологии> после войны широко развернулись работы по изучению природы и лечению опухолей и других заболеваний, был разработан ряд эффективных препаратов. В этом институте работал Л. А. Зильбер, блестящий ученый, известный своими работами по лечению клещевого энцефалита, поражавшего центральную нервную систему. Кроме того, он создал новое направление в иммунологии и вирусологии рака. В 1937–1939 гг. и в 1940–1944 гг. он сидел в лагерях (по доносу), работал в химической шарашке и там сделал свои открытия. После окончания сталинских репрессий Институт высоко котировался в международных организациях здравоохранения, а Л. А. Зильбер стал академиком АМН и был организатором и председателем комитета по вирусологии и иммунологии рака при Международном противораковом союзе.