Рассказы из кофейной чашки (сборник). Андрей Волос

и тяжело посмотрела на него. Лицо у нее было помятое и толстое. Должно быть, ей хотелось спать. Ей было лет пятьдесят. От форменной тужурки исходил форменный же запах вокзала.

      – Необязательно, – снова буркнула она. – Проходи, проходи.

      По перрону бежали.

      Черевин вошел в купе, резко грохотнув дверью. В купе никого не было. Он положил лаваш на столик. И сел к окну.

      Поезд стоял тихо, молча. Кругом спали, должно быть. Шаги в коридоре бухали так, словно кто-то специально стучал каблуками. Дверь распахнулась. Черевин приветливо кивнул.

      – Вместе поедем? – сказал он.

      Давешний старик сел к окну, принялся поглаживать усы, его сын – рядом с ним.

      – Кушать не хотите? – осведомился Черевин. – Кушайте, пожалуйста.

      Старик серьезно кивнул и отщипнул крошечный кусочек. Он осторожно положил его в рот и мелко пожевал.

      – Кушайте, кушайте, – повторил Черевин, улыбаясь.

      Сын тоже протянул руку и тоже отщипнул.

      Поезд едва заметно качнулся. Что-то заскрипело в его негибких сочленениях. Дверь поехала, ударилась, загремев, в купе шагнул кривоносый и, механически поздоровавшись, уперся затем взглядом в лицо Черевина.

      Черевин отвернулся и стал смотреть в черное стекло. Там рождались и гасли огни фонарей и окон, фары машин редкими двуглазиями таращились у мелькнувшего переезда.

      Сын старика вышел и скоро вернулся с бельем. Простыни, когда он стал расправлять их по матрасу, распространили запах влаги и мыла.

      Проводница сидела у себя в купе, сложив руки на подоле черной мятой юбки. Черевин встал в дверях и завис внутрь, не переступая порога.

      – Белье брать будете? – привычно молвила она и, не дожидаясь ответа, стала вытаскивать из белого холщового мешка, распространяющего точно такой же запах сырости, комья отдельных предметов.

      – Полотенец нет, – сказала она.

      – Переселите меня, – сказал Черевин. – Есть место в другом купе?

      – Нет, – сказала она. – А что такое?

      – Я с ними ехать не могу, – сказал Черевин. – Переселите, а?

      – Рубль за белье, – сказала проводница. Она его не слушала.

      – Слышите? – спросил Черевин. – Разбудите кого-нибудь, мы с ним местами поменяемся.

      – Не буду я никого будить, – сказала она.

      – Ну, я сам разбужу, – сказал Черевин.

      – Я тебе разбужу, – пообещала проводница.

      – Нет у меня рубля, – ввернул Черевин. – Нет у меня рубля на белье.

      – Нет? – удивилась она.

      – Нет, – повторил Черевин.

      – А на матрасе спать нельзя.

      – Ну и черт бы с ним, с матрасом вашим…

      Длинный коридор был пуст и холоден.

      В купе свет уже не горел, и в темноте он не смог различить, где кто – где старик, где сын его, где кривоносый. Все были одинаково накрыты белыми простынями, как в покойницкой.

      Черевин расшнуровал туфли и стащил их с ног. Потом лег на матрас и стал смотреть в потолок. Потолок был черным. Изредка по нему пробегали фиолетовые блики.

      Дверь