Субботняя свеча в Ираке, или Операция «Микки Маус». Рина Гонсалес Гальего

и молча отошел от стола.

* * *

      Зашуршали по гравию тяжелые шаги, и, путаясь в служившей дверью плащ-палатке, в помещение ввалился капрал Хантер.

      – Сержант, нам пришел контейнер!

      – Какой контейнер, капрал Хантер?

      – Не знаю, но тяжелый, собака. Нам понадобится грузовик, чтобы привезти его с почты.

      Старший сержант Уэллс схватил со стола свою каску и направился к двери. На ходу он спросил Хантера:

      – А кому он, собственно, адресован, твой контейнер?

      – Роте Альфа.

      Так, опять Брендины штучки. В прошлый раз она прислала ящик шоколада на всю роту. Шоколад по дороге растаял до такой степени, что его оставалось только слизывать с обертки. В тот день вся рота Альфа ходила чумазая. Теперь Бренда ученая и шлет только печенье. Это сколько же печенья надо прислать, чтобы контейнер оказался неподъемным? Если она будет продолжать в том же духе, он скоро в бронежилет не влезет.

      Старший сержант Уэллс был бывалым человеком, мало что могло его удивить. Но то, что он увидел на почте, было настолько невероятно, что у него перехватило дыхание и он замер на пороге. Там стояли тщательно упакованные листы брони – как раз столько, сколько требовалось, чтобы укрепить два грузовика и два джипа. На упаковочном картоне большими буквами было написано: «Мы вас любим. Возвращайтесь скорее».

      Уэллс положил руку Хантеру на плечо и сказал: – Все будет в порядке, Хантер. Они нас любят.

      Рассказ об ошибке

      Лагерный день начался как обычно. Из тарелки репродуктора послышался протяжный призыв муэдзина к утренней молитве. Пять сотен заключенных синхронно, как один, опустились на колени и уткнулись лбами в песок. Все-таки удивительно, как они послушны – даже не человеку, а магнитофонной записи. Что-то в этом меня всегда настораживало. Не люблю, когда человек выступает в роли божьего посланника. Слишком часто я с такими сталкивалась.

      Пока я стояла в очереди у походной кухни, молитва окончилась и началась перекличка. Я слышала, как командир взвода охраны выкликал арабские слова:

      – Сифр! Итнейн! Арбаа! Хамса![2]

      И голос из-за колючей проволоки отвечал:

      – Хи-на[3].

      И опять голос лейтенанта Ротуэлла:

      – Итнейн! Талета! Ситта! Арбаа![4]

      Из-за «колючки» доносится уже другой голос:

      – Хи-на.

      Просто удивительно, как это Ротуэлл всего за месяц так наловчился по-арабски.

      Получив поднос с двумя чашками дымящегося кофе и двумя порциями омлета из порошка, я осторожно, чтобы не споткнуться о натянутую там и сям «колючку», проследовала в глинобитный домишко, который носил громкое название лагерной комендатуры. Здесь, в первой комнате налево, помещалось представительство юридической службы. Здесь, над стопками личных дел и кучей других бумаг, целыми днями колдовал мой шеф, капитан Блэр. Две порции черного кофе предназначались именно для него. Без кофе к нему с

2

Ноль! Два! Четыре! Пять! (араб.)

3

Здесь (араб.).

4

Два! Три! Шесть! Четыре! (араб.)