Театральные подмостки. Александр Николаевич Завьялов

какого-либо намёка на тусторонний антураж, совсем не то, что я видел в день моей смерти.

      – Они на нас смотрят или спектакль какой-то? – спросил я.

      – Синичка твоя на тебя любуется, не сомневайся, а другие – не знаю, – развязно сказала Ольга.

      – Так она в зале?

      – В зале, конечно, только, наверно, подальше села от тебя, кретина.

      Я почему-то вспомнил ту таинственную незнакомку, которая плакала в день моей смерти.

      – Неужели это та самая незнакомка? – с надеждой спросил я, вглядываясь в лица зрителей.

      – Ты о ком, Вань? – спросила Ольга.

      – Первый раз я увидел её восемь лет назад… – задумчиво сказал я. – Да, восемь лет видел её на своих спектаклях. Мне всегда казалось, что нас что-то связывает.

      Ольга всплеснула руками, обхватила свои щёки ладонями и картинно запричитала:

      – Восемь лет! Боже мой! Боже мой! Восемь лет! Какой ужас! Кошмар! Тебя убить мало!

      – Оля, не ломай комедию, – уставшим голосом сказал Лев Сергеевич. – Давай по тексту…

      Я вглядывался в лица зрителей, смотрел во все глаза, преступно вытягивая шею, и никак не мог отыскать среди них таинственную незнакомку.

      Ольга, видимо, решила мне помочь, перемигнулась с Львом Сергеевичем и принялась рассказывать трогательную историю из своей жизни.

      – Со мной вот тоже забавный случай был. Приснился мне однажды странный сон. Подходит ко мне необыкновенный красавец, высокий, стройный, черноволосый – словом, мечта Дездемоны. Он мне, значит, говорит: дескать, я судьба твоя и буду сегодня на твоём спектакле. Я спрашиваю: «Где же я тебя увижу, сокол мой ясный?» Он так хитро усмехнулся и сам интересуется: мол, когда я родилась? Я ответила. Ну вот, говорит, ряд – это месяц, а день рождения – это номер кресла. И что вы думаете? В тот вечер сидел на этом месте безобразный старикан, который всё время омерзительно ухмылялся.

      Я чутко уловил намёк и сразу прикинул дату своего рождения на зрительный зал. Нашёл то место – и прямо-таки содрогнулся: в этом кресле сидела… моя вдовушка Лера. Какая-то уставшая и помятая, но довольная. Ну и Шмыганюк рядом с ней, а как же.

      – Ваня, хочешь опять в жизнь вывалиться? – еле сдерживая смех, спросила Ольга. – Видишь, к твоей Лерусе какой-то кавалер пристроился… Ты, несомненно, должен бороться за свою любовь…

      – Отвяжись. А где же Ксения?

      – Ты, Вань, Ольгу не слушай: она тебя только с толку сбивает, – с грустью сказал Лев Сергеевич. – Нет твоей Ксении в этом зале, не ищи. Узнала она, что ты померши, да и сама слегла. Теперь уже никто не скажет, появится она в театре или нет… Выжила бы, и то ладно…

      Оля сковырнула с очередной бутылки белую панаму, и сердце у меня дрогнуло от дурного предчувствия.

      – Давайте тогда за Синичкино здоровье выпьем! – с грустью сказала она. – Поддержим её в страшных страданиях…

      – Она что, из-за меня… так?

      – А из-за кого же!

      – Так что, Ваня, поспешать надо, поспешать… – вздохнул Лев Сергеевич. – Может, ты для того и помёрши,