Египетское метро. Роман. Сергей Шикера

так и не разглядев толком покупателя, успев лишь отметить маленькие блестящие глаза, тонкие губы и тяжелый нос сливой. Когда гости ушли, вызвал такси и стал собираться в дорогу.

      Сразу за мостом, на Московской, он попросил водителя остановить и еще не успел закрыть за собой дверь, как к нему, словно она только его и ждала, кинулась цыганка.

      – Мужчина! Парень!..

      – Можешь не трудиться. Денег всё равно не дам, – осматриваясь, строго предупредил Тягин.

      – Слушай, я тебе просто сказать хочу. Тебе пригодится, увидишь. У тебя сейчас очень тяжелая положения, – деловито начала цыганка.

      – Так, гражданка, в чём дело? – вмешался подошедший постовой. – Почему пристаёте к прохожим? А ну, кыш!

      – Не хочешь, как хочешь, – сказала цыганка Тягину и присоединилась к шумной ватаге товарок у дверей магазина.

      Чувствуя лёгкую досаду от того, что цыганка не успела сказать больше, Тягин поблагодарил избавителя коротким кивком.

      Он почему-то думал, что дом Хвёдора стоит в двух шагах от моста, за ближайшим углом, а оказалось, что от моста еще надо было идти и идти. К нужному двору в раскисшем от края до края переулке вышел в перепачканной обуви, с мокрыми ногами. В своей московской жизни Тягин как-то совсем отвык от таких пейзажей. Всё вроде бы хорошо знакомое, но, однако же, какая ужасающе грязная дыра! К тому же Хвёдора он не застал. Глупое минутное облегчение сменилось злым раздражением: придется переться сюда еще раз.

      Домой Тягин вернулся усталым и замерзшим. Переодевшись, выпив чаю, взял тверязовскую рукопись и залез под одеяло. Плотные, желтоватые, чуть ворсистые листы (где он бумагу-то такую древнюю взял?), машинописный текст. И конечно первый экземпляр, он же, скорее всего, единственный. Саша Тверязов. Этим всё сказано.

      Как там, он говорил, называется? Хроники? Ладно, хроники так хроники, разберемся.

      Отвел первую, всю в росчерках страницу.

      Затворничество Фомина становилось отчасти понятным Фомскому всякий раз, когда он взбирался к нему на седьмой этаж по самой крутой, самой грязной и – когда перегорали лампочки – самой темной из всех известных ему лестниц. Фомский и сам, предвидя трудности возвращения, сто раз подумал бы, прежде чем отправиться в путь.

      Открыла домработница Фомина Марина – бойкая крашеная блондинка.

      Зазвонил телефон. Это же надо: Тверязов.

      – Как там мой роман? идет?

      – Ну и чуйка у тебя. Не поверишь, но вот только что, минуту назад начал.

      – Ну конечно! Да шучу я, можешь вообще не читать.

      – Нет уж, я почитаю. Не мешай мне.

      Тягин дал отбой.

      Открыла домработница Фомина Марина – бойкая крашеная блондинка.

      Опять телефон. Филипп.

      – Завтра после пяти придем смотреть квартиру – вы будете?

      – Думаю, да.

      – Замётано. Тогда до завтра.

      Открыла домработница Фомина Марина – бойкая крашеная блондинка.

      Телефон.