На Алжир никто не летит. Глеб Шульпяков

знаю, что мы не в Париже. Мы в Петербурге, – сразу же в упор сказал я. И добавил: – Я требую, чтобы мне дали позвонить.

      Настала решительная минута, я весь напрягся. Я был уверен, что позвонить мне не дадут. Но чиновник кивком указал на телефон. Тут я понял, что мне нужно слегка подумать, хотя времени на раздумья не было: я не хотел, чтобы они знали, куда я звоню и зачем; эти молодчики поняли, что я их раскусил и голыми руками меня не возьмешь, так и было задумано, но знать больше им было пока преждевременно. Однако я должен говорить при них, они все услышат и поймут, так как же мне было поступить? Я смотрел приставу в нафабренные усы. И тут меня осенило – я набрал телефон своего отца, дождался, пока на том конце снимут трубку, и громко и отчетливо сказал в телефон:

      – На Алжир никто не летит!

      И положил трубку. Эти двое, конечно, ничего не поняли, но мой отец, этот мудрый человек, сразу же все поймет и выведет этих ловкачей на чистую воду. И заберет меня отсюда.

      Я посмотрел на этих двоих, ожидая их реакции, – на чиновника за столом, на врача, так и оставшегося стоять у двери. Они молчали и смотрели на меня. Взгляд их был внимателен и серьезен. А я едва мог скрыть свое торжество.

      …и опять это знакомое молчание за спиной…

      Теперь я жил в ожидании больших перемен, грандиозных событий. Мое открытие не могло не иметь последствий, да и здешний персонал, после сделанного мною разоблачения, я уверен, смотрел на меня по-другому. Я важно расхаживал по заведению весь в ожидании чего-то необычайного, которое должно было вот-вот произойти.

      И оно произошло: все мы были званы на роскошный банкет, который проходил в столовой, многократно расширившейся. Больнично-хозяйственную утварь убрали, и теперь здесь был великолепный зал. Черные как ночь полы блестели, такого же цвета были и шторы на окнах, а прислуга разносила по залу огромные букеты алых цветов. Мужчины были в костюмах и галстуках, дамы – в вечерних нарядах и драгоценностях. Банкет воскрешал времена богатства и благородства.

      В ожидании начала банкета я уселся за небольшой столик в углу, который был уже накрыт, и принялся разглядывать гостей. Все это были люди богатые и благородные; они негромко разговаривали между собой. Неожиданно среди приглашенных я увидел своего брата с какими-то двумя типами, лишь чуть вглядевшись, я узнал в них двоих из той самой квартиры, где я с таким трудом добывал фильм «На Алжир никто не летит», – это с ними мой братец занимался своими гешефтами. Они праздно шатались по залу, заложив руки в карманы и развязно перешучиваясь, будто в вульгарном ночном клубе, совершенно игнорируя окружающую обстановку и атмосферу. Меня они, к счастью, не замечали.

      Вдруг из дальнего угла начала подниматься вода, много воды, я еще рассчитывал отсидеться – уж больно она не вязалась с окружающими меня покоем и великолепием, – но вода продолжала распространяться и подниматься со сверхъестественной скоростью, вот она достигла меня, вот я по