На Алжир никто не летит. Глеб Шульпяков

бухой типа, разбудили там, как, чего, а у него мешки.

      – Все, короче, уехал Вася.

      – Ну да, два киляка вез, блин, ну можно не бухать хотя бы…

      – А я, когда с зоны съезжал, так уходить не хотел. У нас хата была… Я ментов спрашиваю: а можно мне еще немного остаться, а они: ну, накосорезь, мы тебя в карцер закроем. Да не, говорю, спасибо, не надо на хер. Вот так в жизни бывает.

      Опять я слышу уверенный голос этого, без сомнения, сильного человека. Мне надоедает, и я отключаюсь…

      Между прочим, всякому известно, что Володя так и останется Володей, сколько бы раз его ни назвали Сережей!

      Ненависть к Володе так и жила во мне, хотя, постоянно оказываясь рядом то в столовой, то в месте для курения, с того инцидента мы не сказали друг другу и двух слов.

      Но в книге моей жизни, которая вновь появилась у меня (я придирчиво проверил шифр, опасаясь подмены, – все оказалось в порядке, это было мое личное число – 52 677), я нашел комикс с картинкой, говоривший о том, что Володю убьют. На картинке был изображен автомобиль, и совсем рядом с ним прямо, вытянуто лежал Володя. Автомобиль стоял как раз у меня под окном, боком к стене, почти впритык к ней, и Володя лежал на узком промежутке между автомобилем и стеной. Еще в комиксе было показано окно с круглым пулевым отверстием – я почти слышал отдаленный звон пробиваемого стекла. Я сразу же догадался, что стреляли из какого-то неизвестного окна нашего же заведения; кто-то хитростью выманил Володю на улицу, он безрассудно побежал и там нашел свою смерть. Узкая полоска асфальта, покрытая грязным, бугристым, кое-где и вовсе протаявшим льдом – вот где его настигла пуля; я не знаю, что его туда привело. Его курточка казалась такой жалкой на этом льду.

      Значит, настанет и на моей улице праздник! Сама судьба покарает его, отомстит за меня. Я знал, что это должно произойти со дня на день, и места себе не находил от нетерпения. На картинке из комикса было темно, подразумевалось, что убийство произошло или вечером, когда совсем стемнело, или же вовсе глухой ночью. Каждый вечер, дождавшись темноты, я прижимался лбом к стеклу моего окна, опасаясь продавить его, и смотрел, смотрел вниз, стараясь разглядеть поверженного Володю, который должен был обнаружиться у самой стены. Но Володи там не было. Автомобиль был. Я изо всех сил пытался разглядеть труп между автомобилем и стеной, иногда мне даже казалось, что мне это удалось, но, дав отдохнуть глазам или вглядевшись попристальнее, я убеждался, что зрение меня обмануло. Я подходил к окну по пять, десять, пятнадцать раз и под конец уже и сам не понимал, видел ли я то, что так жаждал увидеть, или нет.

      Или нет. На другой день я видел другое: как голый по пояс Володя неспешно шествовал в наш санузел с полотенцем, перекинутым через плечо, как курил на диванчике в курилке, всегда с кем-то общаясь, как заходил в столовую: «Здорово, пацаны!», похлопывая по спине ближайшего. Он бессмертен. Но и книга не могла ошибаться.

      В какой-то из дней на нашем участке царила сдержанная суматоха. Не знаю, как я почувствовал это, но смекнул, что произошло нечто чрезвычайное. Я спросил у одной тетки в белом