Ярослав Мудрый. Валерий Александрович Замыслов

– сущая противоположность Додону: веселый, словоохотливый, с открытым лицом и бойкими, хваткими глазами.

      На каждой ладье по тридцать воев и по одному кормчему. Без них нельзя: кормчий, можно сказать, главный хозяин на воде, управляющий ходом судна. Без него и в брег тотчас врежешься, или на мель сядешь.

      Ярослав стоял на носу ладьи и любовался Волгой. Какая величавость и ширь! Левый берег пологий, утонувший в бесконечных лесах, правый – высок, крут, зачастую обрывист.

      – Вот где крепости ставить. Ни один бы ворог не осилил. И надо же – по всей Волге ни одного города. Не так ли ты мне глаголил, Силуян Егорыч?

      – Вестимо, князь. На сотни верст места пустынные.

      С той поры, как Ярослав отъехал от Киева, его стали величать князем.

      В те времена не было еще на раздольной Волге ни Твери, ни Углича, ни Ярославля, ни Костромы, ни Нижнего Новгорода…

      – Ужель, Егорыч, и в лесах пусто? – продолжал изъявлять любопытство Ярослав.

      – Да как сказать, князь. Леса не только зверем изобильны. Бывает, и неведомый люд на брег выскакивает.

      – А что за люд?

      – Пойми тут, – пожал плечами Силуян. – Выскочили в каких-то звериных шкурах, с луками и стрелами. Я, было, крикнул: «Не войной идем, а торговать!» – и ладью к берегу. Но те либо язык мой не уразумели, либо чего-то устрашились. Как нежданно появились, так нежданно и исчезли. Вот я и толкую – неведомый люд.

      – Много еще на сей земле неизведанного, – раздумчиво произнес Ярослав. – Мы всё воюем, деремся за каждый клочок земли, а какие громадные просторы лежат не тронутыми.

      – Выходит, время не приспело, Ярослав Владимирыч. – Погоди, минует век, другой – и на Волге будет столь городов, что и перстов наших не хватит. Земля не любит впусте лежать. Вот уж где купцам будет размахнуться.

      Князь и купец толковали, а Додон Елизарыч помалкивал. У него все думы – о кожевне. Тиуна-холопа⁷⁰ приглядывать за работными людьми поставил. Кажись, человек ушлый, надежный, дурака валять кожемякам не позволит, но и про себя не забудет. Жнет, где не сеял, берет, где не клал. Ну да всю кожевню не разворует, с умом будет мошну набивать. Приедешь, а у него и комар носу не подточит. Изворотливый тиун…

      – Слышь, Егорыч, а твой кормчий сноровистый? Давно его ведаешь?

      – Фролку-то? Да, почитай, лет десять по рекам с ним хожу. В прошлый раз я его и на Волгу брал. Толковый мужик, не подведет. Он и остальных кормчих в Киеве подбирал. Умельцы! Да ты за них не тревожься, Ярослав Владимирыч, к любому непогодью свычны. И каждый – при силушке. В случае чего – и за воев сойдут.

      – Вот то славно, – довольно сказал Ярослав. – Прибудем в Ростов – обучу их ратному делу.

      В одной      из княжеских ладий находились греческие попы, Феодор и Илларион, с четырьмя послушниками⁷¹. В их поклаже – богослужебные книги, хоругви, кресты и парадное облаченье. Попы надеются, что они после крещения язычников, установят новые церковные праздники, на кои явятся в сверкающих серебряных и золотых стихарях⁷².

      «Удастся

70

В описываемый период тиуны (приказчики) назначались князьями

и боярами из своих слуг – холопов.

71

П о с л у ш н и к – прислужник, готовящийся принять постриг в

монастырь.

72

С т и х а р ь – риза.