Рядовой для Афганистана. Александр Елизарэ

Почему винтовки? И по горстке патронов. Мы бежали сквозь ветер и пыль. Я никак не мог представить себе врага – образ душмана²⁴ не желал вырисовываться в моем подсознании. Душманов я так и не увидел, только ветер и песок… Под утро мне приснилась моя медсестра из Каунасского батальона, она была в майке-тельняшке, из которой то и дело выпрыгивали непослушные маленькие груди с розовыми почти острыми сосками и в прозрачных трусиках с кружевами, сквозь розовый шелк которых угадывался заросший нежной растительностью упругий девичий лобок. Она смотрела на меня и была совсем рядом, я видел ее розовый ротик, карие глаза и пышные длинные волосы, падающие почти до пояса. Она была счастлива со мной, а я с ней. Мы просто смотрели друг на друга не прикасаясь… но на самом интересном эпизоде меня растолкал Витек Кинжибалов, мой друг по нашему несчастью, или счастью: «Подъем, великий мастурбатор ВДВ, самолета заждалась, однако, ха!»

      Утром после завтрака пронесся слушок, что солдатик, которого вчера откачивали после марша, помер от разрыва сердца в больнице Ферганы, а вернее еще раньше, в «УАЗике» «бешеного» полковника. Этот слух в солдатской среде распространили вездесущие прапорщики. Двое из них написали рапорта и отказались лететь в Афганистан. Я их не виню, это их дело. У каждого своя причина, чтобы не лететь на войну. Мы поверили и молча почтили пацана, так и не долетевшего до своего Афгана. Горько, а может судьба оберегла его и не позволила пересечь эту грань, где его ждала бы еще более страшная участь? Кто его знает? Я первый раз озлобился на старшего офицера, на того полковника, который погнал нас по Ферганской долине в сорокаградусном пекле. Солдат умер. Полковник не виноват. Никто не виноват. Русский солдат погиб, так и не долетев до своей войны, оступился, упал в верблюжью колючку и уснул. Может он просто хотел пить? Почему солдатам не дали воды…

      В маленькое окно железного клуба, я увидел как солнце садится за горы. Первый день в Афгане догорал. В клубе нас примерно двести молодых солдат. Об этом доложил огромный майор тому самому полковнику, который жал мне руку на аэродроме. Полковник требовал точно уточнить количество новобранцев, цифра двести ему явно не нравилась, от этого у него дергалась щека. После поголовного пересчета нас оказалось сто девяносто семь, не считая десятка офицеров и нескольких прапорщиков.

      Если нас из Гайжюная летело двести пятьдесят, значит, в Фергане остались полсотни десантников, наверное, они прилетят завтра.

      Потом я узнал, что в Кабул они не полетели, а на Ан–12 их прямиком забросили в город Баграм. Баграм – это слово, от которого мне становилось жутко, от этого набора букв веяло холодом и дикостью. Я не хотел в Баграм. И мечтал лишь об одном – остаться здесь, в десантной дивизии, на краю Кабула. Туда улетел Жека Бутаков – добрый уральский парень. Он тоже не хотел в Баграм, но «приказ» этого не знал.

      За каких-то пару часов я привык к военному аэродрому, к десантному городку, к этому пыльному воздуху и жаркому солнцу; к комдиву, с огромными лапами тигра и улыбкой Джоконды.

      Леонардо да Винчи, Ван Гог, Пикассо, папкины

24

Душма́н – враг (в переводе с афганского). Чужой, душегуб, разбойник, террорист. Тот же самый моджахед.