Оборотень, или Последняя гастроль Артиста. Сергей Георгиевич Михайлов

об заклад, что моя находка произвела на него сильное впечатление.

      – Скажем, я её нашёл, – ответил я, давая ему понять, что не намерен открывать перед ним все свои карты. – Итак?

      Он пожал плечами.

      – Если хотите, можете считать это средством от головной боли. Но вам бы я его не порекомендовал: слишком уж много у него побочных эффектов… Да выбросьте вы её, что вы на неё уставились! – Он вдруг схватил ампулу и запустил её в дальний угол кабинета, метко попав в стоявшую там урну.

      От его участия не осталось и следа, теперь он смотрел на меня подозрительно и настороженно. Моё присутствие явно тяготило его, я же не торопился уходить, так как надеялся что-нибудь у него выпытать.

      Дверь резко распахнулась, и в кабинет, не замечая меня, влетел взмыленный директор.

      – Всё, свалили ищейки, – он презрительно скривил губы, – так и не донюхались. Я еле сдержался, чтобы не сказать им… Плесни-ка мне спиртяшки грамм этак сто пятьдесят. Фу, устал как собака…

      Тут он заметил меня и сильно побледнел, челюсть его отвисла.

      – А вам что здесь нужно? – грубо спросил он.

      Я не успел ответить, меня опередил доктор.

      – Милостивый государь, – с достоинством произнёс он, вставая и в упор глядя на директора, – этот гражданин пришёл ко мне по делу, которое вас как человека, ничего общего с медициной не имеющего, совершенно не касается. Вы забываете, что помимо ваших… – он запнулся, – ваших делишек у меня есть ещё свои прямые обязанности – обязанности врача. Будьте так добры, покиньте кабинет.

      Директор весь как-то осунулся, словно его отходили плёткой, затравленно и зло посмотрел на доктора, плюнул на пол и со словами «Болван!» выскочил за дверь.

      Мне показались странными их взаимоотношения, впрочем, мне казалось странным всё, увиденное и услышанное в этом кабинете.

      – Свинья, – произнёс с огорчением, но без злости доктор и закурил новую сигарету. От табачного дыма – а он, если не ошибаюсь, курил кубинские, хотя я, как человек некурящий, вполне мог ошибиться – голова у меня разболелась ещё больше.

      – Зря вы с ним связались, – сказал он, печально качая головой и стряхивая пепел прямо в груду бумаг на столе.

      – С кем? – полюбопытствовал я, весь обратившись во внимание.

      Он бросил на меня быстрый, совершенно трезвый взгляд и тут же опустил глаза.

      – Сами знаете – с кем… А если нет, то тем лучше для вас, – добавил он. – Эх, пропала моя головушка, пропала! А, теперь уж всё равно…

      Он налил себе ещё добрых полстакана спирта, залпом выпил, крякнул, впился зубами в огурец и на какое-то мгновение застыл в этой позе. Потом мутными глазами уставился на меня и, похоже, очень удивился.

      – А, пациент… вы ещё здесь? Как голова? Не прошла? Плюньте вы на неё – пройдёт.

      Он уронил голову на стол и выключился. Я осторожно вышел из кабинета и прикрыл дверь. Несмотря на всё моё отвращение к нему, мне было искренне жаль этого молодого спившегося врача. Чем-то он был мне симпатичен