Оборотень, или Последняя гастроль Артиста. Сергей Георгиевич Михайлов

именно факты и привели меня к этой версии. Хомяков повинен в одном величайшем грехе – во лжи. Это факт? Факт, по крайней мере, мы с вами только что выяснили его. А ложь, по моему разумению, всегда страшней любого деяния честного человека, как бы неприглядно это деяние ни выглядело на первый взгляд. Вы согласны? – Я, подумав, кивнул. – Итак, Хомяков – кандидат номер один. Если допустить, что наши логические построения верны, то события прошлой ночи можно представить следующим образом. Около трёх часов Хомяков встретился в холле, вернее, на лестничной площадке, с тем несчастным, которого то ли в результате внезапно вспыхнувшей ссоры, то ли по заранее обдуманному плану – истинных причин убийства мы, к сожалению, пока не знаем – вышеупомянутый Хомяков ударил ножом и смертельно ранил. Потом он вернулся в номер, оставив умирающего на месте преступления, но, прежде чем закрыть за собой дверь, увидел вас: вы крадучись шли по коридору, озираясь по сторонам и прислушиваясь. Первым его чувством был испуг, но потом отчаянная мысль пришла ему в голову: он решил всё содеянное им свалить на вас. Именно так он и поступил, когда подошла его очередь отвечать на вопросы следователя, но сделал это умно и тонко: говоря о вас, дорогой друг, он ни на йоту не отступил от истины, изменив лишь направление вашего движения по коридору. Так что к разговору с вами следователь был уже основательно подготовлен. Можно предположить, что вашему рассказу он не поверил…

      – Так оно и было, – вставил я.

      Он кивнул:

      – Тем самым следователь включил вас в список подозреваемых, и теперь вы, дорогой Максим Леонидович, у него, как говорится, «под колпаком». Но я уверен, справедливость восторжествует, и всё тайное в конце концов станет явным. По крайней мере, мы должны приложить к этому максимум усилий.

      Версия Мячикова показалась мне убедительной. Пожалуй, из числа всех кандидатов в преступники Хомяков был наиболее яркой фигурой. Мячиков прав: даже самая маленькая ложь чёрным, несмываемым пятном ложится на любого, пусть кристально чистого человека. Но одна мысль всё же не давала мне покоя: ложь Хомякова, с другой стороны, вовсе не означала, что он причастен к убийству, могли ведь быть у него и иные причины лгать. И тем не менее я был доволен ходом нашего расследования – хотя моё участие в нём было пока что чисто символическим – и искренне восхищён кипучей деятельностью, которую развил неунывающий Мячиков с самого раннего утра.

      – А вы действительно не теряли времени даром, Григорий Адамович, – улыбнулся я ему, одеваясь и приводя себя в порядок. В голове стучало и ухало с такой силой, что я невольно поморщился, когда резко поднялся с кровати.

      – Что с вами? – участливо спросил Мячиков, заметив моё состояние.

      – Пустяки, – махнул я рукой. – Голова разболелась. Пройдёт.

      – Конечно, пройдёт, – подхватил Мячиков, сокрушённо хмуря брови, – но всё-таки какая неприятность…

      – Не берите в голову, пустяки.

      – Хороши пустяки! – Он вдруг хлопнул себя ладонью по круглому выпуклому лбу, озарённый внезапной